Когда народ не боится могущественных, тогда приходит могущество. Не тесните его жилища, не презирайте его жизни. Кто не презирает [народа], тот не будет презрен [народом]. Поэтому совершенномудрый, зная себя, себя не выставляет. Он любит себя и себя не возвышает. Он отказывается от самолюбия и предпочитает невозвышение.
* * *
Люди, старавшиеся до меня найти возвышенный смысл в этой главе, находили всякое. Некоторые считали, что в ней говорится о внутренней работе, и под жилищем понималось физическое тело человека. Другие размышляли над связью могущества и страха. Я же скажу так: когда народ не боится власти, тогда он может её сместить. С другой стороны, зачем же смещать власть, если она не стесняет твоего жилища и вообще ведёт себя прилично? Отсюда – кто не презирает народ, тот не будет презрен народом. Логика присутствует, всё нормально.
Но дальше, как обычно, в сюжет введён совершенномудрый, совсем не нужный для подтверждения сказанного выше. И начинается повтор уже известного: он, зная себя, себя не выставляет. Однако потом идёт нечто новое – он любит себя и себя не возвышает. Любовь к себе очень приветствуется современной психологией, имеющей дело с людьми, измученными самоосуждением. Любовь здесь равна принятию себя и избавлению от осуждения своих проявлений, мыслей и внешнего вида. Полюбить себя в этом контексте означает обретение приязненного принятия себя, когда человек себе, в общем, нравится, и у него нет желания стать кем-нибудь другим, обретя новую внешность и новые качества.
О любви совершенномудрого я писал выше, ну а с принятием у него всё в порядке: когда нет никаких желаний, то нет и желания быть лучше, быстрее, сильнее. Пока есть хоть малюсенькое желание изменить в себе что-нибудь, полного принятия не случится.
Если же речь идёт о нарциссизме, пусть даже в лёгкой форме, то совершенномудрый, любящий себя и наслаждающийся наличием у себя совершеннейших качеств, не мудрец, а идиот. Предположим, что автор главы всё-таки имел в виду что-то хорошее, а не что-то плохое. Или он, как это уже бывало в предыдущих главах, описывает образ совершенномудрого не с натуры, а из набора собственных представлений о прекрасном – а любовь прекрасна во всех своих манифестациях, спора нет. Вот совершенномудрый и любит себя (потому что есть за что любить), но никому об этом не рассказывает, чтобы ненароком не возвыситься.
Далее в переводе Ян Хин Шуна мы видим явное противоречие: «Он отказывается от самолюбия и предпочитает невозвышение». Только что и любил, и не возвышался, и тут – на тебе. У Малявина здесь другое: «Итак, он отбрасывает то, и берёт себе это». Понимай, как хочешь, но логичнее было бы предположить, что совершенномудрый оставляет себе любовь, отбрасывая самовозвышение. Утверждение не менее сомнительное, но всякое, наверно, случается с совершенномудрыми; откуда нам знать.
Связь народа и поведения совершенномудрого уже мусолилась по-всякому; из шестьдесят шестой главы мы знаем, что принижение себя помогает возвыситься над народом. Невозвышение в этом смысле выглядит нейтрально, но оно тоже, судя по всему, может быть практически полезным. Из всех параллелей поведения совершенномудрого и властителей, нам надо бы сделать вывод о том, что совершенномудрый тоже имеет некую власть, но об этом прямо говорилось в первой части «Дао Дэ Цзин».
Простой человек и комментирует по-простому.