Дао вечно и безымянно. Хотя оно ничтожно, но никто в мире не может его подчинить себе. Если знать и государи могут его соблюдать, то все существа сами становятся спокойными. Тогда небо и земля сливаются в гармонии, наступают счастье и благополучие, а народ без приказания успокаивается.
При установлении порядка появились имена. Поскольку возникли имена, нужно знать предел [их употребления]. Знание предела позволяет избавиться от опасности.
Когда дао находится в мире, [всё сущее вливается в него], подобно тому, как горные ручьи текут к рекам и морям.
* * *
Первый вывод из фразы: «оно ничтожно, но никто в мире не может подчинить его себе» такой – пока тебя не замечают, никто себе тебя не подчинит. О втором выводе мы уже говорили – сама идея подчинения себе того, что является источником существования мира и людей, – бессмысленна. Во взаимодействии с источником ты начнёшь обретать его свойства, но условием для этого становится освобождение от желаний и, как следствие, – естественный аскетизм и спокойствие жизни.
Чем беспокойнее правитель, затеивающий реформы, великие стройки и тому подобные проекты, требующие нового налогообложения и дешёвой рабочей силы, тем беспокойнее делается жизнь народа. Когда правитель хочет расширить границы своего правления, начинаются войны, и о спокойствии приходится забыть. Если же государь не озабочен накапливанием богатств и скромен в желаниях, то жизнь народа становится спокойной сама собой.
«При установлении порядка появились имена»; по одной из версий творения имена вещам давал Адам, впрочем, учитывая, что к тому моменту он был первым и единственным человеком, больше давать имена было некому. В чём опасность чрезмерного умножения имён? В том, что исходный порядок окажется нарушенным. Как может быть увеличено количество имён, если количество вещей не увеличилось? Нужно создать умственные категории, как бы описывающие реальность, но находящие в ней вещи, которых нигде кроме ума рассуждающего не существует. Весь язык философии состоит из таких вещей. Любая чрезмерность нарушает порядок, внося в него хаос. Ян Хин Шун полагал, что в абзаце про предел употребления имён Лао Цзы призывал не плодить человеческие законы. И в самом деле, избыток законов – уголовных и административных – неизбежно ведёт к увеличению преступлений, поскольку появляется то, что можно нарушить.
Сочиняя свою книгу, Лао Цзы не мог видеть достигнутого нами научно-технического прогресса, умножившего количество невиданных ранее вещей с такими же неслыханными прежде именами. Исходный порядок, безусловно, уже нарушен; обмирщение людей стало повсеместным, а уж о хаосе мировых войн прошлого столетия я вообще молчу. Зная законы существования и развития Творения, можно предсказать многое.
Интересно, что финальная фраза этой главы имеет противоположные смыслы в первой и финальной версиях перевода. В первом варианте: «Дао, находясь в мире, похоже на горные ручьи, которые текут к рекам и морям». Здесь перед нами предстаёт картина питания Творения разнообразными энергиями, исходящими от Творца, поскольку дао прямо в мире действовать не может и ему нужны посредники. Мистики взаимодействуют с дао напрямую, но они, в итоге, тоже превращаются в его посредников и носителей.
Творение осуществляется по нисходящей – от Творца к мириадам миров и вещей; поддержание Творения происходит также по нисходящей, и всё живое насыщается жизненной силой, приходящей от Источника всего. Поэтому образ горных ручьёв, вода которых сбегает с вершин в самые глубокие долины, здесь очень уместен.
Финальный вариант перевода предлагает нам другую картину: теперь уже дао лежит в долине, а всё сущее, вливаясь в него, исчезает. Может быть, так и будет выглядеть окончательный и бесповоротный конец света, но, скорее всего, Ян Хин Шун немного перестарался с додумыванием того, что имел в виду Лао Цзы. Как бы то ни было, обе версии имеют право на существование и не противоречат тому, что мы успели узнать о дао и дэ. Наплодим слишком много имён и вольёмся в дао, почему бы и нет?