Слова «истина» и «реальность» обозначают одно и то же. Точнее, так: слово истина обозначает то, что реально; то, что существует или существовало; то, что действительно происходит или произошло. Истина не равна правде, потому что человек может говорить вам чистую правду, которая будет основана на его умозаключениях, ограниченном знании и вере, но его правда не будет отражать истинное положение дел. Тот, кто верит, что Земля плоская, скажет вам правду о своей вере, но с истиной эта правда и рядом не стояла. 

Перед началом длинного пути люди стараются подготовиться, чтобы ничего не забыть. Но наш путь иного рода. Выйдя и ступив на него тебе не понадобится ничего из того, что имеешь, а понадобится лишь вера в себя и в сам путь. Ты еще не знаешь, что тебя ждет на нем и предвкушаешь, что путешествие будет непростым, но интересным.

Мы все носим невидимые очки. Линзы этих очков — наши желания, ожидания, страхи, которых мы не осознаем. Через них мы смотрим на других, на себя, на мир. Они формируют, что именно мы хотим услышать, как ожидаем, чтобы с нами говорили, какие слова нас ранят. И пока мы не замечаем этих очков, мы верим, что видим мир "таким, какой он есть". Но на самом деле мы видим его через фильтр, который сами же когда-то создали. Такие фильтры не нейтральны. Они не просто искажают реальность — они мешают открыться. Даже в молитве, в контакте с Господом, они могут стать преградой, если мы не различаем: во мне говорит искреннее живое чувство или автоматическая реакция?

Воистину, ум человеческий очень загадочен. С одной стороны, он любит определённость и завершённость. Ему нравится иметь понятный план действий и знать их порядок. И, одновременно с этим, ум любит оставлять некоторую неопределённость в своём будущем, некоторую иллюзию свободы воли и свободы выбора. Вот я, может быть, завтра напьюсь, а может, останусь трезвым. Или завтра вообще брошу пить — навсегда и вовеки веков. А может, и не брошу.

Понятно, что эта неопределённость мнимая, и она — всего лишь очередная разновидность самообмана; игра ума с самим собой. Выбор уже сделан, и напиться придётся, но иметь иллюзию наличия выбора человеку всегда приятно. На то он, как говорится, и человек.

Бывают такие люди — идеалисты. Так вот, как только идеалисты узнают про что-нибудь идеальное, вроде наилучшего государственного строя или наилучших духовных практик, им сразу хочется в этом жить или этим обладать. И на Путь, надо сказать, приходят сплошные идеалисты, во всех смыслах этого слова. Поэтому они тоже хотят идеального: чтобы результаты их усилий были максимально близки к лучшим из возможного или превосходили их. Чтобы осознанность росла, как на дрожжах, чтобы восприятие было острым, как бритва, и Господь чтобы чувствовался Своим Присутствием и днём, и ночью. Желания как желания — в чём-то даже хорошие, если не считать того, что они очень трудны в исполнении, и потому приносят страданий своим носителям намного больше, чем явной пользы.

Преподобный Софроний Сахаров в книге «Видеть Бога как Он есть» пишет, что чуть ли не основной его практикой в монашестве было покаяние. К покаянию, правда, временами добавлялся плач – когда обычный, человеческий, а когда и духовный, инициированный Божественным Присутствием, Божественной Любовью или другими высшими энергиями; но покаяние всё равно занимало главное место в его первоначальной работе над собой.

Представление о собственном терпении у людей неоднозначное. С одной стороны, терпение как человеческое качество – безусловное благо и необходимость для каждого, с другой стороны, так называемые «терпилы» презираются. И дело не только в мере терпения, но и в разных его типах.

Главная текущая молитва Школы: «Господи, веди и направляй меня», почему-то содержит в себе два почти синонима, «веди» и «направляй», и это может показаться странным.

Дело тут, конечно, не просто в усилении мольбы повторным рефреном. Есть в этих двух словах принципиально разное, взаимодополняющее содержание, не сразу считываемое умом.

Господи, когда я перестал желать? Господи, когда я потерял веру в себя? Когда разочарование в себе поселилось в моём сердце? Когда боль от разочарования в себе стала настолько сильной, что во мне поселился страх этой боли, и тогда я решил больше никогда её не испытывать, не замечать эту боль разочарования в себе?

Я пытался сбежать от этой боли, но где скрыться от самого себя?

Поиск смысла жизни отличает человека в высшем смысле от человека биологического вида и частично, от вида социального. Поиск этот считается самодостаточным, а вот его результат – сомнительным. Почему же поиск этот, столь важный, столь безрезультатен? Смысл жизни стал относительным, чисто субъективным, как и все другие гуманитарные понятия в наше время духовного кризиса. Но попробуем покров тайны над этим проклятым вопросом всё-таки приподнять и разглядеть нечто объективное.