Платон Бережков был человеком неглупым и любил читать. Ему нравились всякие книжки про историю человечества, из которых становилось понятно, что и в прошлой жизни людей ничего хорошего не было. Кроме того, Платону нравилось самосовершенствование. Он любил сесть по-турецки и погудеть на сон грядущий. Не в том смысле, в котором гудели все его соседи, употребляя водку без всякой пользы для себя, конечно же, нет; он гудел, используя голосовые связки и желание стать хорошим духовным человеком.
Как это всегда и бывает, усилия, прилагаемые им к гудению, дали свои плоды. Он начал чувствовать некую внутреннюю силу, сочетающуюся с простотой и смирением. В общем, стал задумываться, не привело ли гудение, практикуемое им, к некоторым результатам. Иногда он мог благословить кого-нибудь на светлое деяние, и тогда удача не отпускала благословлённого до самого конца. Вроде бы получается, что достиг? Ну, хоть чего-то. А иногда, в сердцах, мог кого-нибудь проклясть, и тогда у проклятого не ладилась ни работа, ни личная жизнь. Проклясть так, чтобы человек сразу попал на суд Всевышнего, Платону пока не удавалось. Но он над этим работал.
Платону срочно нужно было понять своё положение относительно невозможных сил, окружающих наш мир. «Свят, свят, – думал он перед сном. –Свят я или нет?» Вопрос был насущным и требовал разрешения. Пришлось опять обратиться к мудрости предков, то есть к книгам. И вычитал там, в одном древнеиндийском произведении, о том, что все выделения из тела святого человека являются священными и целебными. Фекалии и мочу Платон отверг сразу. А вот со слюной задумался. И стал ждать подходящего случая для проверки.
Случай, как это бывает, представился быстро. Готовя себе очередную порцию пельменей, Платон получил ожог на руке, не рассчитав ёмкости кастрюли и переоценив собственную ловкость. «Вот и проверю!» – сказал себе Платон, твёрдо решив, что никаким другим способом кроме зализывания ран он лечиться не станет. И стал лизать свой ожог. Пузырь, надувающийся на коже, был солоноватым на вкус. Платон прилежно лизал его, надеясь на волшебное действие священной слюны. Пузырь после полизывания не менялся, но ощущения становились другими – жжение отступало и приходило ощущение прохлады от влаги на коже. Сказать, что слюна Платона воздействовала на ожог неким особым образом, было нельзя. Но настоящие герои не сдаются. Сначала пузырь надулся, заняв всю обожжённую площадь. Платон продолжал лизать, дивясь тому, насколько солёная у него кожа. Потом пузырь лопнул, обнажив мясо, которое Платон лизал тоже. Оно, в общем, было не менее солёным на вкус. После этого рана стала слегка гноиться. Будучи упрямым от воспитания, Платон лизал рану, веря в лучшее. Когда она покрылась струпьями, он задумался. Его раздумья стали более глубокими, когда рана от ожога стала постоянно болеть. Хорошо, что рядом были добрые люди, сказавшие Платону, чтобы он не занимался хернёй и намазал рану левомеколем. Пришлось так и сделать.
Рана заживала долго, и всё это время Платон размышлял о том, надо ли доверять древним книгам. И думал иногда, что, может быть, он всё-таки не святой. По индусским канонам. А по другим-то кто знает? И думал ещё, что если ему доведётся хоть раз в жизни лизнуть зад какому-нибудь руководителю государства, то и тому не поздоровится.
И как вообще можно проверить ощущения литературой? В общем, как только ожог зажил, Платон объявил себя святым и все дела. Ему не сделалось лучше, хуже вроде бы тоже, а всё же одним святым на русской земле стало больше. Ну и славно.