У Платона Бережкова было множество привычек, которые он тщательно приобретал в процессе своей жизни, а потом столь же тщательно им следовал. Одной из таких неотъемлемых от жизни Платона привычек было курение, широко проклинаемое ныне за его вредность для человечества.
Курение было ритуальным действом, без которого многие удовольствия теряли немалую часть своей привлекательности. Например, выкуренная за чашкой кофе сигарета прибавляла тому и аромата и крепости. Курение после секса, а иногда и вместо него… Ещё было обязательное принятие сигареты на сон грядущий, чтобы ночью не снилось плохих снов, предвещающих безденежье. В общем, как и у любой зависимости, у курения в жизни Платона была масса сопутствующих важных функций.
И вот именно зависимость от курения погнала Платона на балкон прекрасным сентябрьским вечерком. Он не сопротивлялся, потому что одним из положительных свойств любой зависимости является возможность убивать проклятое время, которое всё равно не знаешь, куда девать. Поэтому Платон вышел на балкон, вдохнул полной грудью сырой сентябрьский воздух, посмотрел вдаль на стоявшую напротив высотку и прикурил. Жизнь не предвещала никаких сюрпризов, но неожиданность потому так и называется, что случается без всяких предупреждений или предвестников. Именно такая неожиданность ждала Платона – внезапно в полуметре от бережковского балкона сверху вниз пролетело нечто тёмное и большое, совершенно отчётливо сказавшее при этом: «Пиздец!»
Платон жил на восьмом этаже. Отпрянув от неожиданности, спустя несколько секунд он всё-таки посмотрел вниз. Тёмное и большое лежало на асфальте, нелепо раскинув руки. В сумерках было трудно разобрать лицо упавшего, только отчётливо белели три адидасовские полоски на тренировочных штанах, которые были весьма популярными среди молодёжи района. Платон не поленился спуститься во двор и там узнал, что его сосед по лестничной площадке почему-то выпал с девятого этажа. Стала собираться толпа зевак, поэтому Бережков счёл за благо вернуться на свой балкон, чтобы, куря, наблюдать с него за происходящим. Вскоре, однако, стемнело, и тогда Платон переместился к телевизору, чтобы узнать из новостей, что день прошедший нам принёс. Ну, кроме странной выходки соседа, конечно. Именно она постепенно овладела его умом, а вместе с ним и мыслями.
Думать о том, что его совершенно не касалось, Платон очень любил. Можно сказать, это была ещё одна его привычка. Вот он и занялся любимым делом. Соседа звали Витькой, было ему немного за тридцать, он относился к сословию работяг и имел серьёзное и основательное пристрастие к выпивке. Пил Витька разнообразно и мог, скажем, начать утро пивом, днём потешить себя раствором джин-тоника из банки, а к вечеру налечь на водяру. При этом он почти не буянил, и только иногда слышно было через стенку, как Витька орёт по телефону на собственную мамашу. Жена давно от него ушла, и потому орать ему было больше не на кого.
Подумав обо всём этом, мысли Платона сами собой переключились на слово, прозвучавшее из уст падшего в момент падения. «Пиздец!» Что оно могло значить? Может быть, конечно, это был привычный для соседа возглас удивления тому, что с ним происходит? Кто знает. Платон чурался общения с соседями, считая их людьми странными и не понятными ни с какой стороны, а потому не мог знать любимых словечек Витька. Был ли это крик о помощи? Или же, наоборот, слово было частью предложения, которое можно было расслышать целиком, только падая бок о бок с соседом? Может быть, целиком фраза звучала как: «Пиздец моим трудовым обязательствам»? Или: «Пиздец, как хочется жить!» Ум Платона немедленно родил несколько десятков вариантов, среди которых имелись совершенно мрачные, типа: «Пиздец, как вы все надоели», – так и оптимистические в духе первого космонавта: «Пиздец, как я лечу!»
А может, соседу в момент свободного падения открылось нечто такое, о чём по-другому и сказать-то невозможно? Может, он увидел ангела или беса, или всю истину о себе, летящем, и испытал некое духовное прозрение? От умственного перенапряжения Платон уснул, так и не найдя подходящего ответа.
Через два дня состоялись похороны. На похороны Платон не ходил по состоянию здоровья, но для разрешения мучивших его вопросов решил посетить поминки, благо они проходили в соседской квартире. Может, кто-нибудь знает тайну последнего слова Витька? Люди-то – они многое знают…
Принеся бессвязные соболезнования Витькиной матери, Платон уселся за скромно накрытый стол. Другие соседи тоже пришли и уже вовсю общались. Платона всегда удивляло, как эти странные люди умудрялись находить общий язык между собой. Хотя если заняться обсуждением поведения общих знакомых и содержания вчерашних телепередач, то тут уж любой человек сможет поддержать подобную беседу. Внимание присутствующих было приковано к Клавдии Михайловне, крепкой старухе, соседке с девятого этажа, как раз рассказывавшей о последних часах Витькиной жизни.
— И вот, значит, кончилась у Виктора водочка. А время-то девятый час, скоро позакрываются все магазины! Вот он, стремительный, и побежал за добавкой, а в спешке дверь захлопнул, а ключи-то не взял с собой… Водочки-то купил, а домой попасть не может. Ну, он, конечно, отхлебнул из горлышка чуток и ко мне – позволь, говорит, Михална, мне с твоего балкона на свой перелезть! А я что? Мне же не жалко помочь человеку в беде… Ладно, говорю, полезай, Витенька. А сама беспокоюсь немного, как будто бы что-то чувствую. И говорю тогда: может, тебе, Витенька, верёвочку дать, чтоб сподручнее лезть было? А он отвечает: «Давай, Михална, верёвку!» Я пошла, поискала в кладовке, нашла верёвочку, да и дала ему. Он постарался, привязал её к моему балкону, да и стал по ней спускаться. А верёвочка-то возьми и оборвись! Она, конечно, старая была, хранила я её на всякий случай, вдруг пригодится… Вот Витенька и полетел, с верёвочкой в руках… Ума не приложу, как всё это получилось.
Соседки слушали рассказ Михайловны и кивали. Им тоже было непонятно, как старая верёвочка могла не выдержать веса крепкого мужского тела. Платону же в этот момент стало понятно всё. Тайна последнего слова Витька вдруг открылась ему во всём своём неприглядном ужасе. Это была не констатация факта неизбежной гибели, нет. Это был крик души, осознавшей всю свою глупость, из-за которой Витя доверился неадекватной доброте соседки и тут же пожалел об этом. «Ну я и дурак, ну вы и люди!» – вот что значило последнее слово Витьки. Так, по крайней мере, открылось это Платону. Он выпил водки, потом попросил киселя. А проглотив кисель, Платон ушёл не прощаясь.
Вечером того же дня Платон Бережков курил на балконе и думал о том, что судьба – очень коварная штука. Казалось бы, ты окружён людьми, каждый из которых считает себя порядочным человеком. И, может быть, так оно и есть, хоть и звучит очень сомнительно. Но какой из этих порядочных людей протянет тебе в трудную минуту гнилую верёвочку, никак не угадаешь. А когда спохватишься, будет уже поздно.
В общем, Платон перестал здороваться с соседями. На всякий случай.