Как и у многих других людей, у Платона был отец. И, как многие другие отцы, он бывал строг до жестокости и прямолинеен до отвращения. Свою строгость отец оправдывал трудным детством и строгостью своего отца, приходившегося Платону дедом; другими словами, наблюдалась некая семейная преемственность в жёстком отношении к собственным отродьям. Она, по всей видимости, основывалась на логике некоей странно понимаемой справедливости, где раз уж я не видел ничего хорошего, то и тебе, сынок, оно ни к чему. В атмосфере этой сложной любви Платон дорос до восьми лет, после чего отцу взбрело в голову начать другую жизнь и он, бросив семью, уехал вдаль, где быстро обзавёлся новой семьёй и новым сыном. Трудно сказать, почувствовал ли себя Платон лучше после расставания с родителем, ведь все его ощущения были смутными, а обиды к тому времени было накоплено уже столько, что почувствовать себя ещё хуже было непросто.
Потом жизнь шла своим чередом – Платон подрастал, изредка виделся с отцом и нёс свои обиды на жизнь с высоко поднятой головой. Ничего кроме этого, как правило, и не остаётся, если всё равно не можешь изменить ситуацию. С взрослением Платон как-то отвлёкся от детских ран, потому что жизнь не давала сосредотачиваться на них, преподнося различные сюрпризы и ожидаемые проблемы в виде, например, появления собственных детей. Платон иногда заезжал к отцу, если бывал проездом неподалёку от его местожительства. Там они вели вечные разговоры отцов и детей вроде: «Ну, как дела?» «Да ничего». «А здоровье?» «Тоже вроде Бог дал…» Ну и так далее.
В одну из таких случайных встреч отец вдруг попросил Платона подписать бумагу, содержание которой сводилось к тому, что он, Платон Бережков, не имеет никаких притязаний на квартиру своего отца, тоже Бережкова, и потому она может быть завещана близлежащему монастырю. Платон, внутренне негодуя, бумагу подписал. А приехав домой и выпив немного водки, решил, наконец, высказать наболевшее. С этой целью Платон стал писать письмо. В нём он припоминал старые обиды, делился с отцом своими мыслями по поводу его отношения к себе и советовал завещать квартиру кошке вместо монастыря. Напившись, наплакавшись и написавшись, Платон запечатал письмо в конверт и на следующий день отправил его адресату.
Ответа не пришло. Отношения с отцом постепенно увяли и прекратились. Платон иногда вспоминал о нём, практически всегда испытывая некоторые смешанные чувства – то ли гнева пополам с печалью, то ли любви с примесью ненависти. День за днём, прошло семь лет. Платон всё чаще вспоминал о том, что возраст у отца уже преклонный, и подумывал о том, что неплохо было бы поговорить с ним и как-то примириться. И вот в один прекрасный день отец совершенно неожиданно позвонил сам.
— Я тут прочитал твоё письмо, – сказал он. – Надо бы поговорить…
Платон, конечно же, обрадовался. Оказалось, что все семь лет письмо лежало у отца непрочитанным. Не захотелось родителю читать его тогда, когда оно было получено. А тут, разбираясь в старых бумагах, отец вновь наткнулся на него и решил-таки ознакомиться. В общем, договорились о встрече. Обиды семилетней давности уже не казались столь актуальными, и Платон чувствовал неподдельную радость от ожидания встречи.
В ближайшую же субботу Платон отправился к отцу. Надо было пару часов проехать в электричке, но это время пролетело мгновенно, в томлении перед желанным свиданием. И вот свершилось – Платон снова сидел с отцом рядом и они, как серьёзные взрослые люди, вели неторопливый разговор, опрокидывая время от времени по рюмочке. Коснулись письма, обид, квартиры, которую отец уже поделил на четверых – теперь, в равных долях, её получали жена отца, Платон, его сводный брат и всё тот же чёртов монастырь. Поговорили и о разных текущих делах, о всяком. Некурящий в обычное время Платон даже выкурил с отцом пару сигарет. Вечер удался. Платон лёг спать пьяным и очень воодушевлённым.
На следующий день Платон сердечно попрощался с отцом и отправился на вокзал. Будучи в приподнятом настроении, Платон позволил себе принять водочки для пущего улучшения самочувствия и, крайне довольный жизнью, взошёл в электричку. Рядом с ним в вагоне оказалось трое приятных молодых людей, которые тоже что-то отмечали, и наш герой счёл за благо присоединиться к их компании. Так, в благости и веселье, они проехали две трети пути. Платон опять был пьян и очень доволен. Ребята выходили в тамбур покурить, и Платон увязывался за ними, пока, наконец, на очередном перекуре кто-то из них не нанёс ему удар по голове. Удар был настолько хорош, что Платон практически сразу отключился. Дальнейшее осталось в его памяти короткими обрывками – вот его волокут по перрону менты, вот он лежит в приёмной больницы скорой помощи, вот звонит жене…
Позже выяснилось, что кроме денег у него ничего не взяли. Когда рассечённый затылок зажил и Платон стал осмысливать произошедшее, он неожиданно почувствовал, что всё случилось правильно и ровно так, как должно было случиться. Будто бы пролитая им кровь стала искуплением его вины перед отцом, и теперь Платон снова чист перед тем, кто дал ему жизнь. Как будто бы блудный греховный сын вновь сделался непорочным агнцем.
Вот так, незаметно для себя, Платон полностью принял то понимание справедливости, которое отец всегда преподносил ему как единственно верное. И как тут станешь отрицать роль воспитания в семье, которая прививает ребёнку главные жизненные ценности и понятия? Никак. Дети нуждаются в родителях, и с этим ничего не поделаешь, поэтому детям приходиться принимать родительскую точку зрения как свою, какой бы нелепой она ни казалась им в короткие моменты просветления их разума.