С самого детства Платону Бережкову очень нравилось читать книжки. После того, как в пять лет он научился соединять знакомые буквы в слова, а слова в предложения – книги, большие и маленькие, сделались его лучшими друзьями. В шесть лет он стал посещать библиотеку и примерно тогда же попытался осилить «Трёх мушкетёров», но не преуспел. Зато позже Платон прочёл не только эту, но и множество других, не менее толстых книг.
Так он стал читателем. Подобно многим другим читателям, Платон приходил в изумление и восхищение, когда читал хорошую книгу, получая огромное удовольствие от переживаний за судьбы её героев. Магическое воздействие художественного слова и хорошо рассказанной истории Платон ощутил на себе сполна. И тогда, подобно многим читателям, Платон задумался о том, не попробовать ли ему самому этот фокус – не сложить ли слова в предложения, а предложения, скажем, в целый рассказ? Иначе говоря, Платон стал жертвой писательского зуда, и всё размышлял о сюжетах, которые должны были бы, с одной стороны, отразить всю силу платоновского воображения, а с другой – поддаться отображению его слабым пером. То, что писать – это вам не мешки ворочать, Платон понял довольно быстро. Но не пал духом, а ждал вдохновения. Вдохновение оказывалось штукой капризной, посещало его всегда внезапно, и иногда он даже не успевал добежать до тетрадки, чтобы начать творить, как оно уже улетучивалось. Без вдохновения писать было тяжело, скучно и муторно. Платон по большей части и не писал, но о желании своём– заделаться самым что ни на есть настоящим писателем– забыть до конца не мог. Услышит, бывало, в трамвае какую-нибудь жизненную историю и думает: вот она, тема для романа-лауреата Букеровской премии! Потом прибежит домой к тетрадке, посидит минут сорок перед чистым как слеза листом, да и успокоится.
Так проходило время, но ничего не менялось. Платон по-прежнему любил чтение и книги. Поэтому, как только у него появилась возможность посетить московскую книжную ярмарку, он сразу же туда отправился. В силу некоторой отдалённости своего места жительства от столицы, Платон раньше на таком мероприятии не был, и от этого оно становилось вдвойне интересным.
В огромном павильоне рядами, как на настоящей ярмарке, располагались палатки с книгами и прочим добром. Торговые ряды для красоты назывались аллеями, и каждая из них носила имя какого-нибудь писателя, давно покинувшего этот мир, но оставившего неизгладимый след в умах потомков. Поначалу всё шло неплохо. Какая-то милая девушка восточной наружности угостила Платона шоколадкой и рекламой женского журнала «Мусульманка». Платон неспешно двигался по рядам, жуя шоколад и пребывая в самом благодушном настроении. Большую часть книг, представленных на ярмарке, он уже отчитал, то есть либо утратил интерес к жанру в целом, либо к предлагаемым авторам в частности. Попадались, правда, и довольно редкие издания, о которых Платон и не слышал; тогда он, скрепя сердце, лез в карман за деньгами.
Беда пришла, как водится, откуда не ждали. Оказалось, что на ярмарке присутствовало много больших и малых писателей. Наткнувшись на двух из них в самом начале своего путешествия, Платон не придал значения тому, как они выглядели. Неприятное прозрение случилось с ним несколько позже, когда Платон приблизился к площадке известного и уважаемого издательства, на которой один из его авторов представлял новую книгу. Был этот автор нечёсан и даже, вроде бы, и немыт, а если вдруг он улыбался, то демонстрировал всему миру большую чёрную дыру на месте недостающего для полноценной улыбки зуба. Глядя то на писателя, то на представляемую им книгу, Платон испытал ощущение когнитивного диссонанса. Раньше он только читал о возможности таких переживаний в умных книжках, теперь же ощущение непонимания и неприятия происходящего накрыло его с головой. Ведь книжка, которую писатель держал в руках, была очень даже ничего!
Испытывая чувство смятения и злобы, Платон глядел на писателя. Тот, как назло, всё время улыбался. Тогда Платон развернулся и ушёл в торговые ряды. Облегчения, однако, не пришло. То тут, то там за прилавками сидели другие писатели, предлагавшие подписать любому желающему свою книгу, если тот перед этим её купит. Выглядели они, прямо скажем, не лучше. Почему-то никто из них не мыл голову, на которой отращивал пышную гриву, отчего она выглядела несколько грязной, а обильная седина только добавляла зрелищу нездорового лоска. Многие к тому же носили бороду, которая никак не прибавляла зрелищу элегантности. Платону было нехорошо, но он продолжил свой путь к полному принятию реальности. Беззубого писателя сменил другой – тоже автор занятной книги, и тоже с физическим изъяном прямо на лице… Бережков стал бродить вокруг площадок, на которых писатели, то и дело сменяя друг друга, говорили что-то своим читателям… Впечатление не менялось. Ощущение запущенности и неряшливости, возникшее от лицезрения современных писателей, не проходило. Две поэтессы выглядели не в пример лучше, но поэзией Платон никогда не интересовался…
Вернувшись домой, Платон сначала крепко выпил. Требовала душа, хотел ум, и надо было, чёрт возьми, хоть как-то прийти в себя. Потом тщательно осмотрел себя в зеркало. Ну, немного полноват, но это наследственное, природное… Волосы, однако, мытые и причёска хорошая, не какие-нибудь интеллигентские патлы… Зубы на месте, все двадцать семь, но улыбка в порядке. В общем, Платон сам себе понравился и не хотел быть похожим хоть на кого-нибудь из увиденных им живьём писателей.
Когда он стал рассказывать знакомым о своём страшном опыте соприкосновения с мастерами слова, то нашлись люди, взявшиеся облегчить Платонову боль. «Писатели, – сказали люди, – народ творческий, а потому безалаберный, неопрятный и пустой. Витают в своих фантазиях целыми днями, а на что-то большее – неспособны». Платон загрустил и стал думать, откуда же приходят в мир шедевры литературы. Неужели через этих неприятных существ, которые, возможно, ещё и дурно пахнут каким-нибудь перегаром? Через час размышлений Платон Бережков понял, что он не готов принести такую жертву на алтарь человечества. Есть, в конце концов, границы, за которые цивилизованный человек переступать не должен. Никакая книга не стоит того, чтобы ради её создания перестать мыть волосы и брить под мышками. А тем более ходить без зубов.
В общем, с этого дня Платон расхотел быть писателем. А мир оказался лишён шедеврального романа, а может, рассказа, который заставил бы плакать читателей и выть критиков, а также вгонять в тоску начинающих писателей, наивно полагающих, что у таланта нет своей цены.