Когда Платон тихо и более-менее мирно прожил в одном из своих браков добрый десяток лет, жизнь его самым коварным образом была изменена. Виной тому оказалась любимая жена, которая внезапно заявила, что продолжать жить с Платоном более не в силах, потому что их внутренние цели стали столь разными, что уже не скрепляют сердца, тела и отношения. Платону было сказано, что человек он, конечно, хороший, но хороших людей много, а жизнь одна, и если тратить её на каждого попавшегося на пути хорошего человека, то на себя ничего не останется. С этим они и отправились в ЗАГС, где по всем правилам российских расставаний были разведены в течение месяца. Платон поначалу как-то не воспринимал грядущие перемены всерьёз. Он был склонен шутить над происходящим, не считая свою жену особенно умной женщиной. Когда же она сняла квартиру и стала собирать вещи, Платону стало немного не по себе. Он вдруг вспомнил, как его бросила первая жена, и тогда на фоне обиды и жалости к себе Платон впал в депрессию, длившуюся чуть ли не год. Пришлось лечиться, и довольно долго, а потом – что самое неприятное – искать себе новую спутницу жизни. Теперь сбегала и она.
По вечерам Платон привычно напивался и затуманенным взором окидывал свою жизнь. Она не казалась перспективной. Всё время хотелось начать страдать, но страдание пока не приходило, видимо, дожидаясь того момента, когда Бережков совсем ослабнет духом. Чтобы поддержать свой дух, Платон стал читать, и первым делом ознакомился с брошюрой, описывающей сексуальную жизнь людей и то, почему она такая бедная у многих из них. Погрузившись в чтение с головой, Платон вдруг понял, что уже давно подавляет сексуальное желание по отношению к близкой подруге своей, теперь уже бывшей, жены. Поражённый этим открытием Платон снова напился. И стал, как описывалось в книге, смотреть на это желание. Оно, на радостях, что ему уделили внимание, тут же заполнило собой весь объём внутреннего мира Платона. Произошло следующее – Бережков перестал спать, не мог есть, бесконечно снедаемый собственным желанием, а проще говоря, похотью. Ему грезились сцены сладостного соития, невиданной близости и соприкасания разгорячённых тел. Тем более что опыт сладостных касаний уже был: как-то на даче случилась небольшая попойка, окончившаяся поцелуями и объятьями с той самой подругой. Теперь эти воспоминания терзали Платона так же, как орёл некогда терзал печень Прометея. То есть сильно и бесконечно.
Надо сказать, что эта самая подруга по имени Надежда была девушкой своеобразной. Она порой демонстрировала некоторую взбалмошность характера, которая, по всей видимости, компенсировала некоторую неуверенность в себе; сегодня она могла сказать «да», а завтра изменить своё решение, что у нас считается обычным делом для женщин, а на деле является проявлением внутренней неопределённости и непонимания того, какое из желаний сейчас важнее. В общем, Платон начал подбивать к ней клинья. Сначала он ей звонил. Потом пару раз довёз её после работы. Во время возникавших бесед Платон простыми русскими словами объяснял ей, чего ему от неё надо. Она слушала. По всей видимости, это был хороший знак. Возможно, она была не против. Сомнение, желание и страх душили Платона долгими одинокими вечерами. А онанизм лишь усугублял страдание.
Казалось, что в беспрестанных муках прошла вечность. И вот, в конце этих шести дней сексуальной одержимости, Платон уговорил предмет своей страсти поехать на дачу, где уже, как говорится, имела место прелюдия счастья. Они поехали туда на Платоновой машине, беседуя по дороге ни о чём, а наш герой был почти спокоен, только от возбуждения всё дрожало внутри.
Наконец, приехали, сели за стол. Надежда стала пить вино, Платон же сидел напротив неё, стараясь подвести разговор к насущной и очень горячей для себя теме. Девушка, конечно, была не дура и прекрасно понимала, куда и зачем едет, тем более что Платон, пребывая в угаре похоти, не раз уже ей всё объяснил. Объяснял он ей всё это и сейчас, но она, изрядно напуганная его напором, впала в неуверенность, а проще говоря, стала объяснять ему в ответ, что у неё есть свои представления и правила для того, чтобы лечь в постель с мужчиной. Платон напирал, но это не помогало. На нервной почве Бережков принялся за водочку. Разговор зашёл в тупик. Так они и сидели, чувствуя некоторое напряжение, но стараясь делать вид, что всё нормально. В конце концов, девушка предложила сделать Платону минет. Для разрядки международной напряжённости, как говорится. Платон с возмущением отказался.
В этом месте его рассказа я стал хохотать как бешеный.
— Почему же ты отказался от хотя бы такой компенсации своих бесконечных страданий? – спросил я, утирая слёзы.
— Потому что, – ответил Платон с горечью, – у меня тоже есть свои представления и правила о том, как мужчина должен заниматься любовью с женщиной, и минет в них далеко не на первом месте.
После этого я не смог продолжать разговор, поскольку меня душил хохот. Дело, однако, кончилось вот чем. Поскольку Платон выпил водки, сесть за руль он не мог. И они всё-таки улеглись спать на даче, хотя и без всякой любви и удовольствия. В три часа ночи девушка заявила, что не может заснуть, и протрезвевший Платон отвёз её домой. А через два дня он наведался к другой своей знакомой девушке, у которой не оказалось никаких правил для любви, и Платон получил то, чего ему так хотелось.
Не знаю почему, но мне вдруг вспомнилось выражение одного моего старого знакомого. Оно звучит так: «У дураков слишком много принципов!» И я бы со своей стороны добавил, что и правил у них тоже немало.