Одно время Платон работал в государственном учреждении. Работа была не слишком трудной, но плохо оплачиваемой и суматошной. Над Платоном стояли три начальника, каждый из которых имел свои особенности в подходе к руководству подчинёнными, и особенности эти нет-нет, да и переходили в странности.

Одним из начальников был убелённый сединами старец о семидесяти пяти годах отроду, который не мог отправиться на почётный отдых ввиду прошлых заслуг, а также обширных связей в Министерстве. Заслуги старца Платону известны не были в силу молодости, как, впрочем, не знала о них и большая часть трудового коллектива. Тем не менее Платон всегда стремился выказывать уважение к сединам, ну и к начальству, как же без этого.

Как-то раз в самый разгар рабочего дня Платону сказали: «Михал Саныч хочет тебя видеть у себя в кабинете». Надо сказать, что старик вообще редко покидал свой кабинет в рабочее время. Платон, недоумевая, зачем он мог понадобиться Михал Санычу, покорно отправился «на ковёр».

«Здравствуй, Бережков, садись», – сказал Михаил Александрович и, помолчав, добавил: «Я тебе сейчас почитаю». На столе начальника лежала газета, названия которой Платон не видел. Сев, он насколько мог преданно уставился на начальство и приготовился слушать важную информацию, возможно, даже некое откровение. Начальник склонился над газетой и углубился в чтение, не издавая при этом ни звука. То есть молча. Платон немного напрягся. Ему было видно, что Михал Саныч уже читал её ранее, потому что некоторые слова в тексте были жирно подчёркнуты химическим карандашом. Прошла минута. Затем другая. Платону было очень просто следить за временем, поскольку за спиной начальника вместо портрета Президента висели большие настенные часы.

«Интересно, что бы всё это значило?» – размышлял Платон, глядя на начальника, не отрывающегося от неслышного чтения. Когда прошло пять минут и тишина стала невыносимой, Платон нерешительно поёрзал на стуле. Начальник и ухом не повёл. «Ладно», – подумал Бережков и поёрзал сильнее, так, что стул слегка заскрипел. Никакой реакции не последовало. С ненавистью глядя на то, как, мерно вздрагивая, секундная стрелка ползёт по окружности циферблата, Платон думал: «Вот же старый хрыч, что же тебе на пенсии-то не сидится, что ж ты людей-то изводишь… Сидел бы дома, хлебал свой любимый чай и читал бы свою чёртову газету…» Начальник, не меняя позы и не меняясь в лице, продолжал смотреть в газетный лист.

После десятой минуты молчания Платон стал размышлять о том, сколько его сослуживцев уже побывало на таком же чтении. «Вот они сейчас радуются, наверное, все, кому он сегодня уже успел почитать…» Платон покашлял. Без толку. Тяжело вздохнув, он решил подождать ещё немного.

После пятнадцатой минуты чтения Платон впал в транс. Мысли затянуло каким-то киселём, и ему стало всё безразлично. «Хрен с ней, с работой, – думалось ему. – Да и со всем остальным тоже». Время сделалось лёгким и исчезало в никуда, не причиняя Платону никаких мук.

Прошло двадцать минут с того момента, как Михаил Александрович увлёкся газетой. Платон был близок к полной остановке ума. «Вот!» – неожиданно воскликнул начальник, отчего Бережков вздрогнул, потерял равновесие и чуть не упал со стула.

«Вот слушай: “По-моему, рыба не похожа на зайца, заяц всегда ходит по дорогам, по которым он уже ходил. Но даже заяц, если его вспугнуть, предпочитает новую дорогу. Как же рыба на широких морских просторах будет вечно ходить по старой дороге? Тем более что океанографические условия и морские течения постоянно изменяются. По мере этих изменений могут происходить и изменения в жизни постоянно обитающих рыб, и на пути передвижения мигрирующих рыб. А мы, не определив научно эти изменения и не занимаясь активными поисками рыбы, только ведём разговоры о том, что пропали иваси, что не ходят косяки скумбрии”». Начальник остановился, пристально посмотрел на Платона и спросил: «Ну, и что ты думаешь по этому поводу?»

Платон вспотел. От неожиданности и затянувшегося ожидания он не успел сосредоточиться, поэтому ничего из услышанного не понял. Пожав плечами, он неопределённо хмыкнул. Потом решил ждать, когда Михал Саныч сам уже что-нибудь скажет.

«Вот именно! – сказал начальник. – Вот такие времена! Работать надо, а не бездельничать! Иди работай, расселся тут! Набрали в штат одних бездельников…»

С работы Платон ушёл пораньше, взял стограммовку в ближайшем магазине и выпил её до донышка, практически не успев отойти от кассы. Дождавшись, когда нервное напряжение, смешанное с гневом, стало отпускать, он пошёл домой. Неожиданно ему захотелось пойти не той, привычной дорогой, которой он ходил два раза в день, а найти новую. Поэтому он свернул раньше, чем было нужно и, шагая по нехоженным до сих пор переулкам, радостно думал: «Пора что-то менять. Самое время для этого».

Придя домой, Платон вежливо обнял жену, уселся перед телевизором и вдруг понял: «Хочешь, ходи старой дорогой, хочешь, всё время ищи новую, но если в результате попадаешь в одно и то же место и ситуацию, то все эти перемены не имеют смысла». Тогда он поднялся и молча отправился на улицу. За водкой.