С самого детства Платон готовил себя к светлому будущему, которое представлялось ему смутно и, в основном, было связано с техническим прогрессом, освоением космоса и всеобщим благоденствием. Себя Платон в этом будущем видел весьма приблизительно, потому что никаких особенных желаний, кроме детских и почти одноразовых, в те годы не имел, но тем не менее наравне со всеми порядочными людьми хотел, чтобы не было войны.
Годы шли, Платон взрослел, а светлое будущее не только не наступало, но как бы исчезало под давлением мрачного настоящего, которое, как ни посмотри, не сулило оставить после себя ничего хорошего. В какой-то момент Платон смирился с тем, что светлое будущее было общей ошибкой всех романтических мечтателей, веривших в разум и вообще в лучшее, что есть в людях. Но лучшее всё никак не побеждало, а если где-то и случалась победа разумного, то оно нередко оказывалось не слишком добрым и совсем не вечным.
В общем, Платон совсем перестал надеяться на будущее, решив, что проблем в настоящем у него слишком много, чтобы заботиться о том, что там ещё случится лет через десять. А личные его горизонты событий вообще уменьшились до жалких полутора месяцев жизни. Дальше них он не смотрел, не планировал и почти ничего не боялся. Так он и жил: стараясь забыть о прошлом, скептически взирая на настоящее и практически забыв о будущем.
Как-то, волей случая, Платон оказался в компании людей, не чурающихся рассуждений о возвышенном. Одна из женщин с ярко выраженным мистическим восприятием жизни докладывала о беседе с неким калужским исследователем паранормального. Настаивая на однозначной адекватности исследователя, рассказчица поведала о том, как он общался с пришельцем из будущего. Дескать, этот пришелец попал в наше время прямо из двадцать третьего века, будучи тринадцатилетним подростком, пробравшимся в машину времени, как это водится, тайком, и по ошибке попавшим в наше зловещее настоящее. Точнее, попал он в некую деревню калужской губернии ещё до революции, возник, как говорят, из ниоткуда – в том смысле, что родственников у него не было, и появился в деревне он безо всяких там документов, поручителей и свидетельств.
Там, в деревне, он и остался жить. На вопрос адекватного исследователя, почему его не забрали обратно, в светлое будущее, пришелец ответил, что путешествия в прошлое ограничены законами, за соблюдением которых следит специальная полиция, и нарушителей заведённого порядка обращения со временем спасают не особенно. Потом он показывал свою фотографию, на которой некие дети были запечатлены в обществе Герберта Уэллса. Пришелец сказал, что известный писатель, неоднократно посещавший Россию, непонятно почему вдруг решил наведаться в школу, где человек из будущего получал знания прошлого. Недаром, видимо, Уэллс написал роман про машину времени.
К исследователю паранормального, который в те времена был ещё простым советским журналистом, пришелец явился в конце семидесятых, обосновав своё обращение тем, что будущий исследователь, спустя годы, напишет книгу под названием «Теория времени». И там, в будущем, этот труд будет довольно известным и почитаемым. А когда журналист, переборов приступ здорового скепсиса, приготовился слушать человека из будущего, тот начал излагать разные удивительные вещи – как о своём прошлом, так и об общем нашем грядущем.
Платон, до этого слушавший рассказ не слишком внимательно, встрепенулся и попросил, чтобы о будущем, ожидающем нас в двадцать третьем веке, было рассказано подробнее. Рассказчица согласилась и стала говорить что-то о технологиях, но Платон тут же её прервал.
— Стоп, – сказал Платон. – Скажите главное: у человечества всё будет нормально? Всё будет хорошо?
— Да, – твёрдо ответила женщина, – всё будет хорошо.
Потом она стала рассказывать про экологически чистые города и про прочую лабудень, которой Платон объелся ещё в фантастических книжках, прочитанных в детстве, и слушать это он даже не стал. Тем более что от услышанного ему сделалось так хорошо, как давно уже и не бывало. Господи, какое счастье! Можно не беспокоиться о том, угробим ли мы друг друга в ядерной войне, и не нужно собирать раздельно пластиковый мусор; теперь нам не страшны глобальное потепление и йеллоустонский вулкан – да и вообще, теперь нам нечего бояться, потому что, что бы ни сделали в своём настоящем, будущее уже живёт и прекрасно себя чувствует! И нет там, наверное, никаких террористов и всякого жулья, а есть то самое благосостояние, о котором тысячи лет грезит человечество, но никак не сподобится к нему приблизиться…
Сказать, что Платон ощутил облегчение, – значит, не сказать ничего. Ему стало необыкновенно легко при одной только мысли, что наше поганое настоящее волшебным образом обернётся светлым будущим, пусть и через двести лет. Платон ощутил свободу от ответственности, которую нёс в себе, как оказалось, большую часть своей сознательной жизни. Теперь, с гарантией от пришельца, жить можно было, как Бог на душу положит, не думая о том, что мы оставим после себя своим и чужим детям. Это было почти что просветление, и уж во всяком случае – прояснение горизонтов, в которых теперь незыблемым оплотом стояло будущее с путешествиями во времени и строгой, но справедливой специальной полицией.
Рассказчица продолжала приводить обоснования истинности истории калужского исследователя, но Платона они уже не интересовали, потому что, как ни крути, но каждый верит в то, что ему нравится. Платону нравилось светлое будущее и он не искал новых доказательств для своей веры. Ему было так хорошо, как будто бы он сам только что вернулся из будущего и сам его щупал и осязал.
Кто-то из присутствующих высказал своеобычное предположение, что пришелец, дескать, был банальным шизофреником со сверхценной идеей о путешествии во времени, но для Платона это уже не имело значения. Ну а что, шизофреник не может прилететь к нам из двадцать третьего века? И почему, в конце концов, шизофреники всегда должны ошибаться в своих видениях или чем ещё они там страдают? Вот именно, что не почему. А значит, будущее нам обеспечено, и пусть из него к нам прилетает больше пришельцев, хороших и разных, и пусть они несут нам свет истины будущего о том, что ничего плохого нас в нём не ждёт. Так думал Платон, пока компания обсуждала свежие новости с полей духовных прозрений, на которые она переключилась сразу же по завершении рассказа о пришельце.
После рассказа о пришельце Платон, двигаясь к дому, чувствовал себя преотлично. Прекрасное мерцание светлого будущего всё ещё озаряло его ум, а из ума переходило во всё тело. «Как мало нужно человеку для счастья, – радостно думал Платон. – Простого знания о том, что всё будет хорошо, уже достаточно».
Платон оставался радостным сколько мог, но к ночи одна мысль всё-таки подпортила ему настроение. А что, если адекватный исследователь наврал про пришельца, про будущее и вообще – про всё? Очень это была неприятная мысль, но постепенно Платон с нею справился. «А зачем ему врать? – спросил сам себя Платон и сам себе ответил, – решительно незачем. Ни денег, ни славы он со своего вранья не имеет, а значит, и не врёт». И так, успокоившись, Платон заснул, и снились ему разноцветные города, в которых жили счастливые люди, ничем, кроме общего ощущения счастья, от нас не отличавшиеся. И это было очень хорошо.