Взгляд силы | Восходящий Поток

Дервишу, который учился у ног великого суфийского учителя, было велено усовершенствовать знание упражнений по чувствительности, а затем вернуться к своему мастеру для дальнейших указаний. Он удалился в лес и стал концентрироваться на внутреннем созерцании с огромной силой и прилежанием до тех пор, пока почти ничто не могло обеспокоить его.

Однако он недостаточно хорошо концентрировался на необходимости в равной степени удерживать в сердце все свои цели, и его рвение добиться успеха в упражнении оказалось несколько сильнее, чем решимость вернуться в ту школу, из которой он был послан медитировать.

И случилось так, что однажды, когда он концентрировался на своём внутреннем «Я», слабый звук достиг его слуха. Раздражённый этим, дервиш взглянул вверх на ветви дерева, откуда, казалось, доносился звук, и увидел птичку. В голове у него мелькнула мысль, что эта птичка не имеет права прерывать упражнения столь целеустремлённого человека. Как только он осознал эту мысль, птичка упала к его ногам мёртвой.

Здесь следует сказать, что дервиш был недостаточно продвинут на суфийском пути, чтобы понимать, что путь весь тернист. Всё, что он смог постичь в тот момент, — так это то, что достиг такой силы, которой не обладал ранее. Он смог убить живую тварь или, может быть, она даже была убита некой силой, находящейся вне его, — и только из-за того, что она помешала его ревностному служению!

«Должно быть, я действительно великий суфий», — подумал дервиш.

Он встал и направился в ближайший город.

Добравшись туда, он заметил изысканный дом и решил попросить там чего-нибудь поесть. Когда на его стук какая-то женщина отворила дверь, дервиш сказал:

— Женщина, принеси мне пищи, ибо я — продвинувшийся дервиш, а кормить тех, кто на Пути, — это добродетель.

— Так быстро, как только смогу, досточтимый мудрец! — ответила она и исчезла внутри.

Однако прошло довольно много времени, а женщина всё не возвращалась. С каждым мгновением дервиш становился всё более и более нетерпеливым. Когда женщина вернулась, он сказал ей:

— Почитай за счастье, что я не направил на тебя гнев дервиша, ибо разве не известно, что из-за непослушания Избранным может случиться несчастье?

— Несчастье действительно может случиться, если не способен сопротивляться ему благодаря своему собственному опыту, — ответила женщина.

— Как ты смеешь мне так отвечать! — вскричал дервиш. — И вообще, что ты хочешь этим сказать?

— Я лишь хочу сказать, — сказала женщина, — что я не птичка на лесной опушке.

При этих словах дервиш оторопел.

— Мой гнев не причиняет тебе вреда, и ты даже читаешь мои мысли, — пробормотал он.

И он стал умолять женщину стать его учителем.

— Ты ведь ослушался своего настоящего учителя, поэтому и у меня потерпишь неудачу, — сказала женщина.

— Ну, по крайней мере, скажи мне, каким образом ты достигла более высокого уровня понимания, чем я, — спросил дервиш.

— Слушаясь моего учителя. Когда он призвал меня, то сказал, чтобы я внимательно относилась к лекциям и упражнениям; а в остальное время я должна была смотреть на все свои мирские дела как на упражнения. Таким образом, хотя я не слышала о нем годами, моя внутренняя жизнь постоянно расширялась, давая мне те силы, что ты видел, и много других.

Дервиш вернулся в теккию к своему учителю для дальнейшего руководства. Мастер отказался разрешить ему обсуждать что-либо, а просто сказал:

— Отправляйся служить под руководством такого-то мусорщика, который чистит улицы в таком-то городе.

Дервиш с большим почтением относился к своему учителю и поэтому направился в указанный город. Но, когда он прибыл в то место, где работал мусорщик, и увидел покрытого грязью мусорщика, он отшатнулся и от отвращения не смог даже подойти к нему, не говоря уже о том, чтобы вообразить себя в услужении у него.

Пока дервиш стоял в нерешительности, мусорщик сказал, обратившись к нему по имени:

— Ладжавард, какую птичку ты убьёшь сегодня? Ладжавард, какая женщина сможет прочесть твои мысли сегодня? Ладжавард, какую неприятную обязанность возложит на тебя твой учитель завтра?

Ладжавард спросил его:

— Как ты можешь читать, что у меня в уме? Как может мусорщик делать то, что не под силу благочестивому отшельнику? Кто ты?

Мусорщик сказал:

— Некоторые благочестивые отшельники могут делать эти вещи, но не делают их для тебя, ибо у них есть другие дела. Для тебя я выгляжу как мусорщик, потому что это моё занятие. Так как тебе не нравится эта работа, тебе не нравится и человек. Так как ты воображаешь, что святость — это омовения, поклоны и медитации, то ты никогда не достигнешь её. Я достиг своих нынешних способностей, потому что никогда не думал о святости — я думал о долге. Когда люди учат тебя долгу перед твоим мастером или долгу перед чем-нибудь святым, они учат тебя долгу, глупец! А ты видишь только «долг перед человеком» или «долг перед храмом». Поскольку ты не можешь сосредоточиться на долге, ты фактически — заблудший.

И Ладжавард, когда смог забыть, что он был слугой мусорщика, и понял, что быть слугой — это долг, стал тем человеком, которого мы знаем как Просветлённого, Чудотворца, На-Редкость-Благоуханного Шейха Абдурразада Ладж-варди из Бадахшана.

* * *

Основная тема этой истории — препятствия к обучению. Редко мы имеем дело с внешними препятствиями — как правило, все они находятся внутри нас самих. Кому-то может казаться, что главной проблемой, из-за которой он никак не может приступить к обучению, является отсутствие правильного учителя, вроде Учителя Века. Кому-то кажется, что он пока не нашёл стопроцентно верного учения. Кто-то считает, что нет подходящих для него практик, но всё это — надуманные препятствия. Если ты в принципе не хочешь найти — придумай условие, без соблюдения которого обучение для тебя невозможно, и твоё эго возрадуется, потому что теперь ты ничего не делаешь, но при этом стоишь в гордой позе, объясняя всем, кому интересно, что ничего из виденного тобой не соответствует твоим высоким стандартам. Тогда у тебя появится оправдание, и ты сможешь говорить, что сам-то ты готов, просто нет того, что тебе нужно; и что проблема не в тебе, а в несовершенстве мира и сложности обнаружения хоть чего-то истинного в нём.

В начале притчи нашего, пока ещё безымянного, героя отправляют подальше от учителя, на самостоятельную практику. Такое решение может иметь под собой две причины. Возможно, ум ученика настолько беспокойный, что пребывание человека, обременённого им, среди других людей только подогревает его умственную активность. Тогда есть шанс, что в уединении ученик обретёт равновесие, и ум его немного расслабится и притихнет. Раз уж ученик не может входить в состояние одиночества в толпе, тогда ему показано настоящее физическое одиночество, чтобы он хоть немного сдвинулся с мёртвой точки в работе над собой. Судя по всему, проблемы такого рода у героя притчи имелись.

Кроме того, ученик с напряжённым умом может мешать слаженной работе группы, которой руководит его учитель. Всё заразно, и беспокойство здесь исключением не является. Сидят, допустим, люди в круге, погружаясь в созерцание или выполняя практику осознания тела. При этом возникает общее энергетическое поле, в котором вибрации беспокойного ума одного из присутствующих будут ощущаться всеми остальными участниками практики весьма отчётливо. Известно, что уровень развития и продвинутости группы определяется по уровню самого слабого её участника.

Представьте себе команду бегунов на длинную дистанцию, в которой один из них не может поддерживать необходимый темп движения. Его отставание затормозит всю команду, ведь бросить его на произвол судьбы нельзя по условиям забега. Вот и получается, что проще отправить отстающего на отдельную дорожку, где он сможет развить необходимые навыки, позволяющие ему бежать вровень с остальными. И это — вторая причина, по которой ученик порой отправляется в уединение для выполнения упражнений. Нередко актуальны обе причины, что делает удаление ученика полезным для всех; но обычно во все подробности принятого решения временно изгнанного не посвящают. Не все ученики готовы принять правду о своём состоянии, а ранить сердца без веского к тому повода не стоит.

И вот ученик сидит в лесу и очень старается, причём старается изо всех сил. Во всяком случае, так ему кажется.

Равновесие всех целей приводит к умиротворению. Любое сильное желание создаёт напряжение и необходимость, перед которыми отступают или ослабляются остальные необходимости, пусть даже и жизненно важные; так и происходит утрата равновесия.

Обращение внимания к своим целям неизбежно обнажает их важность для тебя, выстраивая из них лесенку приоритетов. То, что важнее, того сильнее и хочется; а воплощение сильного желания поневоле становится важным, ведь оно давит на тебя изнутри и оттягивает к себе немалую долю внимания. Суть практики созерцания всех своих целей сводится к их выявлению и выравниванию — в качестве промежуточного и компромиссного результата. Если же идти в упражнении до его логического финала — то им становится избавление от всех сильных желаний, не имеющих прямого отношения к твоим насущным необходимостям и внутренней работе.

Здесь обычно возникает одна очевидная проблема: нужно ли уменьшать желание продвижения по Пути, без которого, как кажется искателю, он потеряет всякую мотивацию, оставшись ни с чем в большом и страшном мире. Всегда приятно слышать подобные вопросы, показывающие, насколько человек верит — и в силу практики, и в свои способности к рассеиванию энергии желания. И здесь надо бы ответить, что истинное останется, а ложное исчезнет, но реальность желаний — из каких бы источников они ни возникали, — для человека абсолютно одинакова. В этом смысле нет никакой разницы между желанием посмотреть фильм, который тебе расхвалили, и желанием избавления от страданий, выстраданным и основанным на глубочайшей внутренней необходимости. Для ума они, по сути, равны, хотя разность их значимости осознаваться будет. Но оба желания, однажды возникнув, требуют воплощения, и прямо скажем, в кино сходить проще, чем освободиться от страданий.

Страх остаться в экзистенциальной пустоте, рассеяв по ветру свои желания, возникает у многих искателей, приступивших к их осознанию. Могу сказать, что никакой пустоты им не грозит, потому что, сколько ни сиди в лесу, избавиться от того, на чём пока что живёшь и за счёт чего существуешь, можно только частично. А потом в старый канал желания закачается новая энергия, и оно снова оживёт.

Можно ещё сказать, что легко отпадают ненужные и, в каком-то смысле, ложные желания, а истинные и нужные остаются, как на них ни смотри, но это тоже будет неправдой. Все наши желания имеют под собой определённую необходимость, и быстрее вернутся те из них, которые взрастают из более сильной необходимости. А значит — если твоя необходимость в изменении своей ситуации действительно велика, то и желание продвижения всё равно вернётся. Однако в процессе созерцания может несколько уточниться его содержание и убавиться интенсивность. Созерцание своих желаний всегда идёт на пользу человеку.

Отпадает то, в чём искатель больше не нуждается. Тот, кто поработал со своим комплексом неполноценности, легко избавляется от желаний, направленных на его компенсацию. Тот, кто рассеял свою похоть, перестаёт плодить сексуальные желания. Укрепившийся в принятии себя не хочет менять других.

Что же мы видим у героя притчи? Практика у него явно не получилась. Созерцая свои цели, он упустил из вида желание добиться успеха в выполнении упражнения и нежелание возвращаться в школу. Всё-таки учитель удалил его из общего обучения не просто так. Стремление освоить упражнение поскорее отражает желание быстрого достижения — чтобы объявить уже себя суфием и не зависеть от всяких там учителей. Но ясности осознания этого внутреннего запроса у нашего героя не было. Точнее, он не очень хотел прямо на него посмотреть.

Людям, желающим быстрого достижения, трудно ждать и долго находиться в системе обучения. Можно ещё потерпеть там, где обещают чудеса и мгновенный выход в просветление, но участие в школе, где тебя всё время обращают к себе самому и твоим внутренним проблемам, приятно далеко не для всех. А когда ещё добавляется утверждение, что Путь бесконечен, становится совсем грустно. Одними терниями сыт не будешь, хорошо бы ещё получить хоть какие-то лавры.

Тем, кто ищет быстрого достижения, длительное подчинение указаниям даётся с трудом. Если бы дело ограничилось одними указаниями вроде «делай раз, делай два», то стерпеть их было бы ещё возможно; но, когда учитель постоянно твердит о том, что ты недорабатываешь, плохо стараешься и вообще не о том думаешь, такого никто не выдержит. Ну, или почти никто. Возможно, что и выдворение героя из школы на самостоятельную практику в одиночестве было, помимо прочего, проверкой его готовности продолжать обучение под руководством учителя. Или провокацией, которая удалась.

Концентрация требует сужения внимания с последующим его удержанием в одной точке. Естественная концентрация внимания происходит, например, при чтении интересной книги. Вы захвачены происходящим на её страницах, и вам не требуется делать специальное усилие, чтобы удерживать своё внимание, впитывая им новые предложения и абзацы текста. В этот момент окружающий мир для вас почти исчезает, ведь ваше внимание в нём отсутствует.

При концентрации на том, что вам не интересно, сужение внимания требует немалых усилий, и вы легко отвлекаетесь, потому что не имеете своего желания в том, что делаете. Все знают, как трудно готовиться к экзамену, если предмет вам не интересен. Студенты знакомы со всеми видами прокрастинации и вынуждены развивать недюжинную волю, чтобы сконцентрироваться на изучении ненужных им дисциплин. Или научиться сдавать экзамены с малым запасом знаний, используя ловкость рук, шпаргалки и дар убеждения преподавателя в том, что «я учил, но очень переволновался перед экзаменом».

Принудительная концентрация редко бывает устойчивой, что мы и видим в притче. Как бы ни старался ученик, но собственное «Я» его совсем не интересует. Ровно поэтому он отвлекается на слабый звук и, конечно, злится, ведь его усилия снова пошли прахом. Осознанный человек увидел бы свою проблему, но герой притчи способен только на то, чтобы обвинить несчастную птичку в неподобающем поведении. Такова классическая позиция эгоцентриков — весь мир должен учитывать их присутствие и интересы.

Дальше у нас начинается почти детективная история под названием «Кто убил птичку?». Ответа в притче на этот вопрос нам не дано, хотя из всего, что уже было сказано об ученике, любому ясно, что его взгляд силы тут ни при чём. Теоретически птичка могла помереть сама — от старости или какого-нибудь птичьего вируса. Возможно, что звук, нарушивший практику героя притчи, был тем, что называется «испусканием духа», звуком предсмертной агонии. А дальше ученик увидел закономерный финал любой агонии, сопровождавшийся падением птички с дерева.

«Должно быть, я действительно великий суфий», — подумал дервиш.

Как мало нам порой нужно, чтобы убедить себя в собственном величии! Замечу, что порядочный великий суфий сначала попробовал бы помочь птичке, уж если от её жизни зависит оценка величия. И вот если бы её удалось оживить, можно было бы начать что-то о себе воображать. Но ученик ищет иной власти — ему хочется внушать людям страх, а не любовь. Он снова не становится свидетелем происходящего; свидетелем, не торопящимся с выводами, не впадающим в самовосхваление или самоосуждение; он не может просто присутствовать в том, что есть, без вовлечения ума и приписывания себе невероятно большой роли во всём, что вокруг него случается.

Когда человек ищет подтверждения своего высокого статуса, тогда всё, что может служить его подтверждением, трактуется одинаково в свою пользу. Ищешь силы — будешь воспринимать любую случайность как проявление собственного могущества. Ведь для того, чтобы в тебя поверили другие, нужно сначала убедить себя самого. Никакого равновесия желаний здесь нет и в помине, есть одно желание, и оно хочет осуществиться любым способом, пусть даже ценой самообмана. Насколько же ученику надоели практики, что он бросил их при первом же подвернувшемся поводе! Впрочем, такое бывает не так уж редко. Когда для выхода из работы нужен хоть какой-нибудь повод, он всегда находится.

Всё, что он смог постичь в тот момент, так это то, что достиг такой силы, которой не обладал ранее. Он смог убить живую тварь, или, может быть, она даже была убита некой силой, находящейся вне его, — и только из-за того, что она помешала его ревностному служению!

Здесь мы переходим ко второй версии убийства, в которой сделаем предположение, что птичку действительно порешил Господь… ради чего? Вывод героя притчи однозначен — его усилия в концентрации были настолько значимыми, что их выполнение можно расценивать как служение Творцу, и тогда гибель птички превращается в знак избранности и особой заботы Господа о своём избраннике. Даже если допустить на мгновение, что так оно и было, тогда ученик должен был продолжить практику, ведь Сам Господь теперь беспокоится о её успешном исходе. Представьте себе, что вы получили знак свыше о важности вашей работы. Что вы будете делать после этого — если, конечно, мнение Творца имеет для вас значение? Правильно, постараетесь выполнять её ещё лучше. Но наш герой не таков.

Он встал и направился в ближайший город.

Что, собственно, ещё раз подтверждает версию, согласно которой ученику годился любой повод для того, чтобы закончить своё мнимое обучение, объявив себя достигшим истинного величия. Кстати, преувеличение своих усилий, страданий в практиках и самоотдачи в них же часто встречается у слабых, незрелых людей, обычно и приходящих в обучение за силой. И это тоже форма вранья самому себе, призванная обосновать претензии на обладание всеми видами сверхсил. Мы много работали, мы много терпели, мы от многого отказались — Господи, воздай нам сторицей; надели нас, рабов Твоих, властью над всеми тварями! Такие вот претензии и их обоснования.

Допущение о Божественном вмешательстве в ситуацию, при всей его натянутости, может иметь ещё одно объяснение. Возможно, вся ситуация была всё-таки инициирована Господом ровно для того, чтобы потом произошло всё, что произошло. То есть, другим образом ученика пронять бы не получилось. И тогда мы имеем дело с очередной многоходовкой Господа нашего, с особым Его планом. И только его наличием, кстати, можно более-менее внятно объяснить последний абзац притчи.

Тех же, кто всё ещё думает, что на Пути можно обрести смертельные для живых существ силы, я вынужден разочаровать. Никому таких сил не даётся, и на Путь люди встают не для того, чтобы стать убийцами. Так что ученик был не только нерадивым, но ещё и глупым.

— Женщина, принеси мне пищи, ибо я — продвинувшийся дервиш, а кормить тех, кто на Пути, — это добродетель.

— Так быстро, как только смогу, досточтимый мудрец! — ответила она и исчезла внутри.

Знаете, как обычно просят милостыню? Садятся возле дороги и обращаются к прохожим или вовсе сидят молча. Подобные примеры мы ещё увидим в последующих притчах. Здесь же новоиспечённый «великий суфий» сразу начинает заниматься вымогательством, подтверждая законность своих требований утверждением о добродетели, взращиваемой через кормление людей Пути. Новый духовный статус должен быть тут же монетизирован, иначе зачем ещё он нужен?

Когда человек не получает должного уважения, он, конечно, злится. Представьте себе, что ваш гнев обладает свойством убивать того, на кого он направлен. А люди вокруг настолько тупы, что постоянно выводят вас из себя. Вы никого не хотите наказывать, но выбора у вас нет, ведь гнев уже появился, и его придётся излить на неразумных. Понятно, что они сами виноваты в том, что ведут себя, как идиоты; а покарать идиотов — дело благое. В такой ситуации и оказывается наш могущественный герой. Как я уже отмечал выше, эгоцентрики, считающие, что мир должен вращаться вокруг них, во всём плохом винят окружающих. А всё хорошее, конечно же, приписывают себе — своим мыслям, деяниям и своей особенности.

Выступление героя в этом эпизоде служит иллюстрацией того, что происходит с людьми, крепко поверившими в какую-нибудь приятную для них идею. С этого момента они начинают делить мир надвое, судя всех и вся с точки зрения соответствия и несоответствия их заимствованной (и непроверенной) «истине». Почему избранным требуется послушание, кто сказал такое? Даже пророки никогда не требовали повиновения никому, кроме Бога. Получается, что «великий суфий», пусть и бессознательно, приравнял себя к Богу, карающему и милующему, и с адекватностью восприятия себя и ситуации он уже распрощался.

Повиновение учителю на Пути — всегда контракт, заключаемый по обоюдному согласию сторон. Послушание — свободный выбор человека, пришедшего в обучение, проявление его свободной воли и её сдача тому, кто знает Путь и способен помочь тебе добраться до искомой цели. Контракт может быть расторгнут в любой момент как учителем, так и учеником, после чего процесс обучения прекращается. Никого по Пути не ведут против его воли.

— Как ты смеешь мне так отвечать! — вскричал дервиш. — И вообще, что ты хочешь этим сказать?

— Я лишь хочу сказать, — сказала женщина, — что я не птичка на лесной опушке.

При этих словах дервиш оторопел.

— Мой гнев не причиняет тебе вреда, и ты даже читаешь мои мысли, — пробормотал он.

И он стал умолять женщину стать его учителем.

Женщина говорит, что тот, кто не способен извлекать уроки из собственного опыта, неизбежно попадает в одни и те же беды. Но наш герой не сумел ничего оценить правильно — ни качество своей концентрации, ни причину гибели птички, а потому его ложное понимание делает полученный опыт бесполезным и даже вредным. Так что ничего, кроме нового приступа гнева, в ответ на слова женщины у него не возникло.

И тут она нанесла «суфию» удар, показав, что ей известны его сокровенные мысли. Герой мгновенно протрезвел; но страх наводит на человека собственный морок и не всегда возвращает человека к адекватному восприятию реальности. В любом случае, ученик сломался — но всё ещё не понял, что никакой силы у него не было и в помине. Ему кажется, что она сильнее и потому защищена от его гнева; иного понимания у него нет.

Если знание — сила, то знание потаённых мыслей, чувств и поступков других людей — не столько сила, сколько власть над ними. И нет ничего удивительного в том, что ученик, увидев такую силу, тоже хочет обладать ею. Его логика ясна — чтобы стать сильнее, нужно учиться у того, кто сильнее тебя. Физически слабый от рождения человек не станет сильнее Мухаммеда Али, но, поучившись у него, станет сильнее относительно того, каким был до начала обучения. Другими словами, тебе могут не открыться все силы твоего учителя, но что-нибудь всё-таки откроется и будет тебе дано. Проблема только в том, что наш герой изначально был неважным учеником, а потому брать его в обучение не имеет смысла. И кому, как не ясновидящей, об этом не знать?

— Ты ведь ослушался своего настоящего учителя, поэтому и у меня потерпишь неудачу, — сказала женщина.

— Слушаясь моего учителя. Когда он призвал меня, то сказал, чтобы я внимательно относилась к лекциям и упражнениям; а в остальное время я должна была смотреть на все свои мирские дела как на упражнения. Таким образом, хотя я не слышала о нём годами, моя внутренняя жизнь постоянно расширялась, давая мне те силы, что ты видел, и много других.

Здесь нам даётся первый ключ к успеху в работе над собой. Что значит — смотреть на свои мирские дела как на упражнения? Речь идёт не о том, чтобы наделять их особым смыслом или привносить в них некую воображаемую духовность. Во всех действиях нужно оставаться осознанным, и тогда каждое из них станет для тебя инструментом самоисследования. Так ты увидишь свои страхи и желания, реакции ума и идеи; так ты познакомишься с механистичностью собственных привычек, действий и решений. Тот, кто не осознаёт себя в обычной жизни, никогда не достигает ни просветления, ни освобождения от морока полуавтоматического существования, в котором все решения предсказуемы, а выбор предопределён заранее.

По мере роста осознанности расширяется и внутренняя жизнь, потому что её обширность прямо зависит от количества доступного тебе внимания; а его увеличение и приводит к увеличению осознанности. Чем больше внутренних процессов ты видишь и ощущаешь в один момент времени, тем богаче и шире твоя внутренняя жизнь. С ростом осознанности утончается и расширяется восприятие; а потом развивается способность прямого видения, когда ты можешь узнавать состояние и суть человека без вмешательства ума с его мыслями и проекциями, уничтожающими всякую объективность познания.

Послушание учителю — тоже своего рода навык. Нужно иметь высокую решимость, чтобы просто следовать тому, что тебе говорят и рекомендуют. Всем кажется, что послушание — простая штука, но на деле к нему мало кто по-настоящему готов. Человеческий ум хитёр и изворотлив, для сохранения и поддержания своего статус-кво он идёт на любые уловки. А умы искателей, в которых идея достижения высших состояний прекрасно уживается с желанием не напрягаться и ничего особенно не менять, вводят себя в тонкий самообман ещё изощрённее. Ученик может считать себя готовым к следованию, но в реальности он всегда откладывает вменённое ему действие, выполняет его неточно или наполовину — или вообще о нём забывает. Такое случается очень часто, но люди умудряются снова и снова убеждать себя, что ими сделано всё возможное, и что они стараются изо всех сил, а то, что ничего не получается, — так никто не совершенен; а кто совершенен — пусть бросает в нас камни.

Ослушаться учителя — значит уже нарушить контракт на обучение. Такое часто прощается, потому что, опять же, никто не совершенен, а ошибки на Пути неизбежны. Но, если ученик всегда слушает учителя наполовину и ставит своё мнение выше видения наставника, тогда исчезает сам процесс обучения. Его имитация может быть нужна для питания эго ученика, но наставник в ней не заинтересован. Время жизни и возможности, им отпущенные, слишком ограничены, чтобы тратить их на учеников, имитирующих обучение. Или на тех, кто хочет учиться по своим особым правилам, принимая только то, что им нравится, и отказываясь от остального. Таких людей в поиск тоже приходит немало, и если они не меняют свою установку, то успеха не достигают; зато всегда точно знают, в чём был неправ их учитель и где он несправедливо с ними обошёлся. Они, как и положено, видят проблему в других, но не в себе.

— Отправляйся служить под руководством такого-то мусорщика, который чистит улицы в таком-то городе.

Дервиш с большим почтением относился к своему учителю и поэтому направился в указанный город.

Герой возвращается к учителю, но тот не собирается с ним разговаривать. Можно предположить, что наставник тоже знает всё, что случилось с учеником, но не хочет давать дополнительных комментариев к произошедшему. Кому нужны оправдания и попытки выставить себя в лучшем свете? Кому нужна бессознательная ложь, без которой ученик всё равно не сможет описать свои усилия и их следствия?

Быть в теккии ученику всё ещё не показано, а потому его снова отсылают подальше — на очередное испытание, в котором он либо окончательно сойдёт с Пути, либо изменится. Изменение после практик в уединении, как мы видели, было фантазией ученика; оставлять его наедине с собой теперь бессмысленно. Значит, требуются другие условия и человек, который проследит, чтобы ученик снова не навоображал себе невесть чего. Не совсем понятно, откуда взялось большое почтение к учителю, но эго, потерпевшее неудачу, может быстро поменять свою позицию. И наставник прекрасно видит причины и источник этого большого почтения, которое стоит совсем недорого.

Но, когда он прибыл в то место, где работал мусорщик, и увидел покрытого грязью мусорщика, он отшатнулся и от отвращения не смог даже подойти к нему, не говоря уже о том, чтобы вообразить себя в услужении у него.

В копилке народной мудрости есть выражение: «Пьяный проспится, дурак — никогда». Мусорщик отмоется от грязи, дурно одетый нарядится согласно этикету, небритый побреется. Видеть внешнее, упуская внутреннее, свойственно очень многим людям. Поверхностность восприятия приводит к поверхностности суждений. Всегда ли опрятность и наличие вкуса однозначно характеризуют человека? Где кончается привычка и начинаются сущностные качества? Как обусловленность идеями помогает видеть истинное положение дел?

В любые времена существует набор клише, по которым принято отличать высокодуховного человека от всех остальных. Конечно, достигший должен быть мудрым, спокойным, несуетным; возможно, ему следует быть вегетарианцем или приверженцем особой диеты; кроме того, ему нужно часто молиться или сидеть в медитации, говорить неторопливо и о возвышенном — и так далее, и так далее. Другими словами, достигший должен быть усовершенствованной версией обывателя, идеалом людей, живущих в страхе, тревоге и страстях. Ну и конечно, он должен творить чудеса, решая человеческие проблемы, которые, по большей части, люди сами себе создают. Кормя их двумя рыбами и пятью хлебами и превращая воду в вино.

Кто видит только внешнее, становится лёгкой добычей лжеучителей и лжепророков. Они всегда имитируют «правильное» поведение, соответствующее текущим представлениям людей о поведении святых и просветлённых. Конечно, в наш век размывания основ и утраты ориентиров эти представления тоже изменились. Теперь просветлённый должен вести себя непредсказуемо и подчёркнуто наплевательски относиться к мнению окружающих. Что называется, демонстрировать толику священного безумия, призванного показать всем выход просветлённого за пределы ума в новое, никому не известное пространство. Не быть улучшенной версией обывателя, но стать одухотворённой версией рок-звезды, словившей не наркотический, а божественный кайф. Но здесь, конечно, требуется настоящий талант; обычным «святым» быть проще.

Реакция героя притчи на внешний вид уборщика понятна и предсказуема. Но мы ведь не думали, что ему могут дать задание, которое ему придётся по вкусу? Человек не растёт в лёгкой и приятной жизни, эволюция требует внутреннего трения и преодоления внешних трудностей.

Пока дервиш стоял в нерешительности, мусорщик сказал, обратившись к нему по имени:

Ладжавард спросил его:

Повторение — мать учения, и наш герой опять получает сеанс ясновидения непонятно от кого. Надо сказать, что мусорщик заглядывает поглубже, и благодаря ему мы узнаём имя главного героя притчи. Выглядит всё это как издевательство, но не нам винить мусорщика, который, естественно, прочитал мысли Ладжаварда о своём внешнем виде и уровне бытия. А раз уж берёшься осаживать человека, то бей его так, чтобы у него ноги подломились. Мы, может, и были бы сострадательнее, но мы и мусорщиками не были, и способностей таких не имеем, и очередного тупого идиота нам в помощники не прислали. Так что продолжим вникать в смысл происходящего в притче, оставив в стороне все побочные суждения.

Мусорщик сказал:

— Некоторые благочестивые отшельники могут делать эти вещи, но не делают их для тебя, ибо у них есть другие дела. Для тебя я выгляжу, как мусорщик, потому что это моё занятие. Так как тебе не нравится эта работа, тебе не нравится и человек.

Мистики не проявляют своих сил без необходимости. Более того, они учатся управлять ими таким образом, чтобы иметь возможность «отключать» их, почти отказываясь от них в своей повседневной жизни. Представьте себе, что вы можете читать мысли людей, и ваше восприятие стало очень острым — настолько, что вы видите, о чём думает человек, сами того не желая. Хорошо ли это для вас? Понятно, что о такой власти мечтают все спецслужбы мира, а также слабые и любопытные граждане. Но получив такой дар, вы вскоре убеждаетесь, что мысли людей вьются вокруг одних и тех же желаний и страхов, а их секреты банальны и скучны. При этом поток информации, вам совершенно не нужной, слишком велик и обременяющ. И, если вам от людей ничего уже не нужно, зачем вам знать то, что они хотели бы скрыть?

Все боятся обнажения скрытого, все знают про себя то, что никому не хотели бы открывать. Они больше хотели бы знать свою судьбу, чем причины своего самоотрицания; им нравится контроль, а не освобождение от него. Развивающие ясновидение ищут контроля над людьми и событиями, мистики же получают свои силы, не стремясь к ним специально. Поэтому, собственно, они и называются мистиками — не только в смысле обладания тайным знанием, но и в смысле того, что они скрыты от внимания людей, вместе со всеми своими способностями. Ведь глядя на чумазого мусорщика, вы никогда не заподозрите его в том, что он может знать о чём-то большем, чем совок, метла и мусорные баки, правда? Тем более что в копилке народной мудрости есть вопрос, на который ответ найти обычно бывает нелегко: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» Хотя мусорщик из притчи, вероятно, не растерялся бы с ответом на него.

Так как ты воображаешь, что святость — это омовения, поклоны и медитации, то ты никогда не достигнешь её. Я достиг своих нынешних способностей, потому что никогда не думал о святости — я думал о долге. Когда люди учат тебя долгу перед твоим мастером или долгу перед чем-нибудь святым, они учат тебя долгу, глупец! А ты видишь только «долг перед человеком» или «долг перед храмом». Поскольку ты не можешь сосредоточиться на долге, ты фактически — заблудший.

Здесь нам даётся второй ключ к внутренней работе. Сначала утверждается, что одними только практиками святость не достигается. То есть, как ни тренируй свои навыки в созерцании, концентрации и вообще в разделении внимания, как ни очищай себя и как ни старайся в ритуальном служении, — всё это, может быть, и изменит тебя, но изменит недостаточно. Мы уже видели, что можно сделать практикой любое своё действие, и что так достигается расширение внутренней жизни. Уборщик же описывает ещё один подход к изменению своей жизни, основанный на служении.

Долг и служение тесно связаны. Воинский долг требует служения Отечеству. Сыновний или дочерний долг отдаётся через заботу о родителях, которая по сути тоже есть форма служения. Долг — это всегда требование поступиться своими интересами ради соблюдения интересов других или ради удовлетворения чужих нужд. Служение, если относиться к нему как к практике, становится великолепным способом для стирания и демонтажа своего эго.

В суфизме говорят так: сначала Мастер служит ученику, а потом ученик начинает служить Мастеру. Приходя в обучение, искатель получает больше, чем может отдать, ведь даже деньгами окупишь не всё, и есть в нём то бесценное, чему цену не назначишь. Сколько стоит переживание Божественной Любви? Вот именно. Набираясь опыта и развиваясь, ученик становится способным помогать Мастеру в его Работе. Так в реальности и отдаётся долг своему учителю.

Но существует искажённое понятие долга, в котором главное внимание снова отдаётся внешнему: ритуальному уважению, правильному поведению в присутствии Мастера, внешним почестям. Всё это легче понять и легче выполнить; всё это может дать ученику чувство удовлетворения, которое наполнит его ощущением исполненного долга. Там, где настоящей Работы не ведётся, ученикам, кроме внешнего ритуального служения, и отдать совсем нечего. Но в подобных группах ни с чем иным и не знакомы.

Долг перед храмом — это всё то же ритуальное поведение, следование заповедям, правильные мысли и поклонение. Такое полезно на начальных стадиях Пути, когда ученику нужны правила в силу отсутствия тонкого восприятия и осознанности. Дисциплина, назначенная извне, помогает ему увидеть свою механистичность и воспитать волю. Позже необходимость в правилах отпадает, потому что ученик начинает воспринимать ситуации адекватно и так же на них отвечает. Осознанное поведение всегда лучше ритуального, оно в сути своей правдивее и искреннее.

Идея долга, усвоенная человеком, приводит его к угрызениям совести и чувству вины при неисполнении должного. Ты должен был помочь, но не помог. Должен был сказать правду, но не сказал. Должен был отдать долг, но не сделал этого. То, что мы называем совестью, — не более чем специфическая реакция ума, возникающая в ответ на нарушение или неисполнение должного. А чувство вины возникает как её следствие.

Так что же всё-таки означает «учиться долгу» в контексте данной притчи? Я бы не стал утверждать, что это обучение служению, потому что служения самого по себе, служения без объекта, просто не бывает. Как не бывает, впрочем, и долга без содержания, без смыслового наполнения. Но, если учесть, что суть любого долга — это необходимость его отдать, тогда и обучение долгу будет обретением навыка отдавать. Здесь и навык самоотдачи, и непривязанность к чему бы то ни было, и готовность тратить время и силы не для себя, не для удовлетворения собственных нужд. Здесь — способность видеть свои эгоистические мотивы и самооправдания, когда, прикрываясь служением, ты стремишься к получению личного удовлетворения и повышению самооценки. Вот что значит — обучение долгу, и этому следовало бы научиться Ладжаварду.

Судя по финалу притчи, Ладжаварду это удалось. Надо сказать, что финал этот крайне оптимистичный для читателей. Если уж такой идиот, каким был герой притчи, сумел достигнуть высочайшей ступени развития, став «на-редкость-благоуханным» вопреки (или благодаря?) работе помощником мусорщика, то нам добиться чего-то подобного будет ещё проще. Преображение Ладжаварда похоже на чудо, но, возможно, к чуду его вёл Сам Господь, позволивший птичке умереть, чтобы началась история взлёта и падения нашего героя. В этом случае Ладжавард действительно был избранным, хотя избранность эта имела несколько иное содержание и путь воплощения. Так что, друзья мои, упорствуйте в усилиях (лучше бы они, конечно, были правильно приложенными) — и тогда, возможно, Господь обратит внимание и на вас, проведя вас через испытания, но и наградив Милостью преображения. Тем более что Пути без испытаний и чудес не бывает — так же, как не бывает небес без грозовых туч и солнечного света.