К молодому суфию, сидевшему в окружении друзей, пришёл старик. Посетители посмотрели на него с презрением, когда он сказал:
— Я никогда не проводил время в размышлениях о человеке и его внутренней реальности. Всю свою жизнь я копил деньги.
Суфий произнёс:
— Каждый делает, что может, с тем, чем располагает.
— Да, — произнёс старец сокрушённо. — И так как я не знаю никакого иного способа выразить своё отношение к вам, кого я считаю Учителем, я дарю вам эту жемчужину. Я купил её у ювелира, заплатив за неё всё до копейки, что скопил за шестьдесят лет. Это самая большая драгоценность, которая была у него в магазине. Сам я уже слишком стар, чтобы измениться, но каждый говорит, что думает, своим языком.
Молодой суфий встал и сорвал с себя одеяние Учителя. Обратившись к собравшемуся обществу, он сказал:
— Вы думаете, что этот человек — неисправимый материалист, избегающий истинного знания. Однако вот он расстаётся с самым прекрасным, что у него есть, потому что он обладает благородством духа, какого я не имею. С сегодняшнего дня ваш Учитель — этот человек. А я удалюсь в уединение.
* * *
Известно, что ты можешь отдать только то, что у тебя есть. Если ты полон гнева, то вольно или невольно ты поделишься им с окружающими. Если у тебя хорошее настроение, то оно повлияет на состояние тех, кто в этот момент будет рядом с тобой. Мы постоянно обмениваемся своими энергиями с другими людьми — эмоции передаются легче, состояния ума — несколько труднее, но тем не менее и они заразительны тоже. Мудрость, сообщающая нам о том, что с кем поведёшься, от того и наберёшься, подразумевает более широкий спектр заимствований, возникающих при длительном общении, но даже в коротком взаимодействии мы раздаём и получаем немало всяких энергий.
Знание не передаётся подобно эмоциям, быстро и без особых усилий. Передача знания требует определённых условий и согласованных действий передающего и принимающего. Можно, конечно, перенимать навыки, просто наблюдая за тем, как человек выполняет свою работу; такой способ обучения существует. Но без дополнительных пояснений вы можете упустить важные нюансы, не понимая которых, будете внешне делать всё тоже самое, не получая должного результата.
Вокруг осознанного человека возникает поле Сознания, и все, кто в нём находится, становятся чуть более осознанными по сравнению со своим обычным состоянием. Чем полнее осознанность — тем сильнее поле, а значит, любые практики делать в присутствии уже осознанного человека будет проще, и продвижение ученика ускорится.
Молодой суфий, как можно предположить, делился с учениками и своим состоянием, и знаниями. Мы не знаем, как далеко он сам продвинулся в познании Истины, и не знаем, учит ли он людей с разрешения своего Мастера, по Воле Бога или потому, что кто-то попросился к нему в обучение. Мы знаем, что него есть ученики, и он проводит с ними целенаправленную работу. И всё вроде бы идёт нормально, пока не появляется старик, решивший напоследок пойти против своего привычного уклада жизни. Старик говорит, что никогда в жизни не думал о своей внутренней реальности, занимаясь накоплением денег. На это суфий отвечает ему, что каждый делает, что может, с тем, чем располагает. Мудрый, не осуждающий старика, ответ.
Чем мы располагаем? Временем своей жизни, желаниями и страхами, навыками и знаниями, талантами и способностями, деньгами и материальными ценностями. Что мы можем с этим сделать? Формально — почти всё, что угодно; реально — только то, что можем. Делать — это всегда вопрос усилий, к которым многие просто не готовы, а потому им проще оставить свой потенциал нераскрытым, приспособившись к внешним условиям и довольствуясь своими маленькими радостями и несчастьями. В итоге никакие наши неосуществлённые намерения не идут в зачёт, и то, что мы сделали, только то и могли сделать. Получилось ли так из-за внешних причин или наших внутренних состояний — не имеет значения, все объяснения здесь не важны. Сколько ни рассуждай о том, что всё могло бы быть иначе, — это всего лишь способ накачиваться жалостью к себе или самоосуждением; пустое занятие, ничего не меняющее и никому не помогающее.
Можно, совершив ошибку, извлечь из неё урок и в следующий раз повести себя иначе. Это решение, последовав которому, человек может изменить свои последующие действия. Но то, что уже сделано, — то сделано, и любые мысли о том, что можно было поступить по-другому, ошибочны и бесполезны. Есть момент времени, есть ваше состояние в нём и понимание ситуации, как вы её сейчас видите. Ровно из этого вы и действуете, а ваши возможности ограничены текущим состоянием и пониманием. Задним умом все сильны, но одни считают «несовершенное» поведение ошибкой, а другие — созерцают ситуацию, чтобы понять, почему их состояние и видение были именно такими. Тот, кто ищет ошибку, осудит себя; тот, кто ищет понимания, меняет свои возможности.
Итак, старик мог копить деньги, чем и занимался всю свою жизнь. В каких случаях люди копят деньги, не собираясь их тратить? Так поступают только те, кто ищет безопасности, ведь деньги дают её иллюзию. Кроме того, наличие денег подразумевает наличие возможностей выполнения желаний и разрешения трудностей, если таковые вдруг появятся. Тот, кто копит деньги ради увеличения их количества, толком и не живёт; он всё время откладывает жизнь на потом. Когда страха много, следовать своим желаниям становится очень опасно, а потому они загоняются подальше в бессознательный ум, и человек стремится забыть об их существовании. Такой, вне всякого сомнения, была ситуация старика до момента решительного изменения его позиции.
Ум любит крайности и работает как маятник: любая его одержимость рано или поздно сменяется на противоположную. Чревоугодники начинают голодать, беспробудно пьющие уходят «в завязку», а скряги являют миру чудеса неслыханной щедрости. В нашем случае не слишком понятно, явился ли поступок старика итогом глубоко осознанного и прочувствованного разочарования в своём прежнем образе действия или же так сработал ум, которому «вдруг» захотелось избавиться от всего накопленного. Ровно поэтому у притчи есть несколько вариантов толкования, ни в одном из которых, правда, молодому суфию не удаётся выглядеть очень мудрым.
Допустим, что старик действительно внутренне переродился и, осознав всю глупость своего накопительства, решил сделать дорогой подарок тому, кто не тратит свою жизнь попусту, занимаясь внутренним совершенствованием. Допустим, что он увидел бессмысленность накопительства, страха перед будущим и понял, что упустил все возможности, которые жизнь предоставляет человеку для его внешней и внутренней реализации. Будет ли это знание полезным для тех, у кого его нет? Да, возможно. Учатся ли люди на чужих ошибках? Очень редко и очень неохотно. В любом случае, не совсем понятно, чему, кроме отказа от накопительства, старик может научить молодёжь.
Если благородство духа заключается в щедрости и нестяжательстве, тогда молодой суфий должен обладать им по определению. Не будем забывать, что суфии (они же — дервиши) практикуют аскетизм, а потому непривязанность к материальному становится одной из основных их практик в начале Пути. Так что качества молодого суфия никак не могут быть ниже качеств старика, иначе он самозванец, а не суфий.
Конечно, возможна ситуация, когда суфий вдруг увидел свою привязанность к роскоши, символом которой для него стала дорогая жемчужина. Раньше он избегал роскоши, и вдруг она его настигла в виде подарка, и скрытое до поры желание проявило себя. Тогда с категоричностью, свойственной молодости, он решил уйти в уединение, чтобы спокойно с ним поработать. Однако, зачем назначать старика учителем, вместо того чтобы просто взять паузу в работе с людьми?
Бывает аскетизм искусственный и естественный. В искусственном человек волевым усилием отказывается от потакания своим привычкам, желаниям и зависимостям. Естественный аскетизм наступает, когда желаний у человека уже нет или осталось очень мало, а потребности невелики. Если человек исступлённо копит деньги, он поневоле превращается в аскета, подавляющего свои желания и отказывающего себе в удовольствиях. Этот опыт у старика, несомненно, имеется; правда, к нему прилагается понимание того, что никакой пользы от такого аскетизма нет, хотя накопить денег на одну жемчужину за шестьдесят лет воздержания всё-таки удалось. Поучиться этому можно, хотя, как мне кажется, для полного разъяснения этого вопроса хватило бы одной полуторачасовой лекции.
Ну ладно, рассмотрим другую версию благородства духа. «Каждый говорит, что думает, своим языком», — сказал старик, имея в виду свой подарок. То есть никак иначе он не может выразить своё преклонение перед Учителем, и, отдавая самое ценное, что у него есть, старик как бы отдаёт самого себя. Во время дарения происходит символическая сдача; во всяком случае, так можно рассматривать происходящее. И всё было бы неплохо, кабы старик не добавил, что меняться ему уже поздно, а потому заявки на обучение в его действии, в общем, и нет. Как говорится, отдал, что было, и с лёгким сердцем стал ждать смерти. Молодой суфий, однако, ведёт себя так, как будто может распоряжаться жизнью старика по своему усмотрению; как если бы тот действительно отдал себя в полное подчинение Учителю. Самоустраняясь от продолжения обучения людей, суфий назначает старика их новым учителем, нисколько не беспокоясь о том, что он пришёл не за этим. Будучи в здравом уме, старик не должен соглашаться с суфием, принимая от него поручение, к которому совершенно не готов. Так что ситуация в притче сложилась весьма странная.
Есть жизненный опыт, и есть опыт прохождения Пути. Тот, кто знает разные стороны жизни и, что называется, «хлебнул горячего», может стать неплохим советчиком в житейских делах. Пути должен учить тот, кто знает Путь. Возраст здесь имеет не столь уж большое значение; духовные опыт и видение, а также ведение Волей Бога дают тому, кто призван обучать, всё необходимое. Так что старик, пусть и даже с очень выраженным благородством духа (если верить мнению суфия) никак для этой роли не подходит. Благородству не научишь — оно или есть, или его нет. Ученики суфия могут повторить подвиг старика, потратив все деньги в ювелирной лавке, но благороднее от этого они не станут. Тем более что аскетизм, как я уже отмечал выше, по умолчанию встроен в систему обучения суфизму.
Рассмотрим ситуацию под другим углом. Что если ученикам требовался урок, сбивающий с них духовную спесь, которую они демонстрировали, слушая слова старика? Тогда неожиданный поворот в обучении, вкупе с экзальтированным поведением суфия, срывающего с себя одежды, могли произвести на них шокирующее, пробуждающее воздействие. Возможно, он хочет дать им урок высшей готовности, когда ради изменения своей ситуации нужно отдать самое дорогое: то, за что мы привыкли держаться изо всех сил. Теряя всё по собственной воле, человек обретает особый вид спокойствия, ведь на данный момент ничего хуже с ним уже случиться не может, а бояться смерти теперь уже как-то и бессмысленно. Вот этим спокойствием, пожалуй, с учениками мог бы поделиться старик; и, глядя на него, ученики увидели бы, что такое настоящая готовность.
Эта версия хороша, но слаба в том смысле, что Учитель должен и сам иметь глубочайшее спокойствие и высочайшую готовность. Но в качестве шокирующей провокации использовать визит старика он, конечно, мог бы. Суфий удаляется в уединение, старик уходит домой, а ученики чешут в затылках и размышляют, что же это такое сейчас перед ними было. Опыт, правда, показывает, что ничего особенно дельного они из подобных ситуаций не выносят.
Остаётся ещё три варианта толкования притчи про молодого суфия. Первый: старик решил сделать выгодное вложение, вручив всё нажитое духовному человеку, чтобы купить себе хорошую загробную жизнь и уважение в оставшееся ему земное время. Молодой суфий не разобрался в его намерении или же оно его не смутило, и тогда старик купил не только то, что собирался, но и группу не слишком уважительно относящихся к нему учеников. Кто-то из них уйдёт, кто-то — останется, но в любом случае статус Учителя старик уже приобрёл. Не такое уж плохое приобретение на склоне лет. Ученики всегда подадут стакан воды, если, конечно, не отвлекутся на свои дела. Ну и будет кому рассказывать про свою трудную жизнь, а старики, как мы знаем, очень любят впадать в пространные поучительные воспоминания.
Второй вариант толкования связан с желанием суфия пожить по-человечески. Представим, что ему уже давно обрыдло всё это учительство и хочется простой, но обеспеченной жизни без постоянного повторения одного и того же не слишком понятливым ученикам. И тут приносят жемчужину, которая позволяет молодому суфию выйти на досрочную пенсию, и надо лишь красиво обставить свой уход. Тогда и спектакль с разрыванием одежд становится понятным, и внезапное повышение статуса старика — тоже. На кого-то же нужно свалить ответственность за учеников, а откажется старик — невелика беда: я уже в уединении; не ищите меня, не пишите мне, и вообще про меня забудьте.
Но тогда мы должны признать, что суфий-то был дутый, но лжесуфиев, говорят, полно среди людей. Всякое бывает, ничего не поделаешь.
Последний вариант толкования имеет отношение не столько к содержанию притчи, сколько к её автору, о котором я ничего не знаю. Притча эта выходила в сборнике Идриса Шаха, а он, как известно, адаптировал для западной аудитории классические суфийские истории и иногда сочинял свои собственные. Может быть, это его притча, а может быть, и не его; но сам вариант последнего толкования настолько же циничен, насколько похож на правду.
В чём смысл такого превознесения поступка старика, помимо уже обозначенных выше? Подумаешь, аскету, просветлённому человеку, принесли какую-то жемчужину, на что тут реагировать? Зачем придавать столь большое значение деньгам, конвертированным в драгоценности? Ни старику от этого пользы не будет, ни ученикам. Но есть смысл в том, что читатели могут правильно понять послание — будьте щедрыми, несите суфиям дорогие дары, и ваш дух облагородится. Спонсируйте суфиев и их работу, и будет вам благодать и возвеличивание. В конце концов, не в деньгах счастье, сами знаете.
Реклама — двигатель торговли, а если правильно внедрить идею в ум человека, то она прекрасно сработает. Притча вполне может стать инструментом, призывающим людей к благотворительности, тем более что в каждой притче всё равно есть назидательный или учебный элемент. Так почему бы не внушить людям мысль, что давать деньги суфиям полезно для развития благородства собственного духа?
Ну, в самом деле, почему бы и нет?