Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые, осознанно;
иначе такое бросание будет пустою забавою.
(по К. Пруткову)
Делиться собственным опытом, проведя всего год в Школе, довольно самонадеянно. Тем не менее, я рискну, т.к. описание может оказаться полезным для тех, кто занимается самостоятельно или дистанционно. Прежде всего, следует оговориться: без помощи Мастера результаты были бы во много раз скромнее. Это не пустые слова, не реверанс и ни в коем случае не самовнушение – это констатация факта.
Собственно, зачем именно нужна осознанность, начинаешь понимать только после того, как наработался некий уровень, на достижение которого уже пришлось потратить немало времени и сил. Без осознанности невозможны ни работа с эго, ни базовые практики. Даже такие, как зикр. Из книг, конечно, было известно, что осознанность – это основной инструмент, позволяющий искателю идти внутрь. Однако еще год назад эти слова для меня мало что значили.
Недавно мне возразили, что от эго люди освобождаются, не прибегая ни к каким упражнениям – например, в церкви. Да, это верно. Выдрессировать можно кого угодно. А если об этом еще и правильно молиться, Господь найдет способ разложить грабли так, что обходить их будешь уже на автомате. Весь вопрос в эффективности. Большинство проблем, от которых в стенах церкви мне не удавалось избавиться в течение двадцати с лишним лет, удалось решить буквально за полгода. Причем некоторые, к которым я даже не знал, как подступиться, сегодня закрыты окончательно. Я не преувеличиваю, это тоже факт.
Начинать было трудно. На первых порах попытки удерживать внимание разделенным сводились к тому, чтобы вовремя заметить, что ты вывалился из практики, которая должна быть непрерывной. Легче всего удавалась отслеживать ощущения в ногах при ходьбе. Довольно скоро сформировалась устойчивая привычка, но стоило вниманию зацепиться за какую-нибудь вывеску или услышанное слово, как цепочка ассоциаций мгновенно уносила меня в прошлое – к знакомым, к рассуждениям о том, куда катится мир, и какое вокруг свинство, а также какая свинья я сам… прежде всего потому что давно уже выпал из практики.
Борьба с умом выматывала, ничего не помогало. Тогда я стал ходить в парк, превратив прогулки в отдельную практику типа муракабы. Выбор места оказался удачным. Там не было ни вывесок, ни транспорта, рыбаки возились со своими удочками, а женщины однообразно катали коляски с младенцами. В парке было тихо, что также было совсем нелишним. Ум лишился большой доли внешних раздражителей, и ему ничего не оставалось делать, как донимать меня прокручиванием недавних сцен, где нужно было сказать то-то и то-то, а я, как всегда, сообразил об этом только по дороге… Поднимались эмоции, которые хорошо служили своеобразным "будильником" – я включался и вспоминал о том, где я и зачем, словно какой-то маньяк, выхаживаю по безлюдным дорожкам.
Навык выведения внимания из ума быстро укреплялся, и скоро практика стала получаться в полевых условиях, то есть на улице. И тут ум продемонстрировал свою подлую сущность. Когда я почувствовал себя почти ассом во "вспоминании себя", оказалось, что вспоминать-то я вспоминаю, но при этом внимание уходит в тело отнюдь не всегда. Более того, не всегда – это было мягко сказано. Сплошь и рядом ум только прикидывался честным и старательным работником, успокаивая меня фальшивыми отчетами. Доверять ему такое ответственное дело было опрометчиво. Опираться можно было только на непосредственное ощущение, а оно-то и пропадало, стоило мне взглянуть на какое-нибудь расписание автобусов.
Я стал работать более аккуратно. Как и следовало ожидать, правильное усилие не могло не принести плодов. Открытие неприглядной сущности ума позволило закрепить навык, и в итоге через какое-то время я почувствовал, что мне удается следить за внутренним пространством по-настоящему online, а не только на уме, который, как я убедился, применял свой трюк не только в этой практике. На поверку ум оказался вообще полным раздолбаем. Он обманывал на каждом шагу, убеждая меня, что ему известно и то, и это, выдавая привычное за понятное, убеждения за факты, подсовывая ложные воспоминания и всячески изворачиваясь, когда удавалось его ущучить. А удавалось это все чаще.
Последствия не замедлили себя ждать: начались проблемы с окружением. С близкими, с друзьями, со знакомыми. Вообще-то я никогда не отличался особой щепетильностью и не стеснялся резать правду в глаза. Другое дело, что та правда, которую я "резал", была мне выгодна и кормила мое эго. Конечно, это можно было прикрыть, набросав сверху какие-нибудь подобающие доводы, но сквозь всю эту шелуху истинные мотивы наверняка просвечивали. Возможно, мне это было не так заметно как другим, но я выступал заинтересованной стороной – на это возразить нечего.
Теперь же я попадал в яблочко, не целясь. У окружающих мои слова вызывали шок, потому что я рушил чужие барьеры так же беспощадно, как и свои. Мне стали говорить, что я сильно изменился. Я и сам это чувствовал, но если я знал причину, то для других это выглядело необъяснимым. Это порождало обиды, недомолвки и конфликты.
После того, как после нескольких совершенно безобидных слов, высказанных приятелю доброжелательно и, более того, благодушно, у того случилась натуральная истерика, я призадумался. Произошедшее настолько не лезло ни в какие рамки, что я и вообразить не мог, что такое вообще случается. Позже, посмотрев на ситуацию, я понял, что дело было именно в благодушии, которое на этот раз сработало как бочка с порохом.
Я поймал себя на том, что не понимаю, что происходит. Поводов задуматься к тому моменту уже поднакопилось. Деревянное ружье, которое я между делом выстругивал перочинным ножиком, вдруг выстрелило по-настоящему. У меня появилось ощущение слона в посудной лавке. При каждом движении нужно было предвидеть последствия. Пора было что-то менять.
Менять пришлось прежде всего собственные представления. Конечно же, я читал: "не забывай, с кем имеешь дело", но пока я оставался внутри старой модели отношений, все шло "само собой", на автомате. Стоило мне измениться, как модель перестала работать. Друзья и близкие привыкли получать от меня определенные стандартные реакции, и когда в ответ стало приходить что-то иное, связи стали разрушаться.
За год отношения изменились практически со всеми. Не со всеми по такому же взрывному сценарию – где-то вместо старой связи нарастала новая, но по большей части отношения стали гораздо прохладнее и формальнее. В итоге общение начало сходить на нет: не получая привычного отклика, друзья и знакомые естественным образом забывали лишний раз позвонить и поинтересоваться, как идут дела, а у меня также не возникало особой потребности общаться как прежде, поскольку такого рода общение выглядело теперь довольно ущербно.
Немного погоревав об утраченном друге, я с новыми силами взялся за осознанность. Ум, словно спятивший патефон, постоянно вертел то одну пластинку, то другую. Теперь я понимал, почему индусы сравнивают его с сумасшедшей обезьяной. И я принялся останавливать ум "в лоб", то есть, попросту говоря, не пущать мысли в голову. Напряжения это требовало, прямо скажем, бешеного. Вот тут бы самое время обратить внимание на матчасть, где постоянно говорится, что попытки остановить ум бесполезны и бессмысленны, что для осознанности требуется просто выводить внимание из ума в тело. Однако, вдохновленному нафсу море по колено.
Сейчас я, конечно, первым делом налег бы на практику выражения, стал смотреть на источник надоедливых мыслей и работать либо с соответствующим желанием, либо со страхом. Теперь это кажется азбучной истиной, но, увы, любой грамоте приходится учиться.
В общем, старался я сильно, и сильно перенапрягся. Непомерным усилием на какие-то несколько минут мне удалось остановить внешний слой ума, в голове что-то повернулось и… с этого дня – а точнее, с ночи – начались проблемы со сном. Я просыпался и как-то сразу, еще не поняв в чем дело, и видел, что мой ум держит оборону от непрошенных мыслей. В общем-то, посреди ночи ждать их было особо неоткуда, но то ли уму это было невдомек, то ли ему просто до этого не было дела. Он стоял на страже, точно цепной пес, а я ворочался с боку на бок. Заснуть больше не получалось.
Измученный, я пришел на очередной практикум к Мастеру (в ту пору других контактов со Школой у меня не было) и пожаловался. Со стороны, должно быть, это была картина маслом: несчастный ребенок несет в руках сломанную игрушку, поиграть с которой его подначил, конечно же, Мастер. Совет делать пранаяму, к которому для верности была добавлена горячая ванная, открытое окно и чайный сбор, сделал свое дело: мало по малу сон восстановился. И я снова взялся за практику.
С какого-то момента прояснилось, что имел в виду Гурджиев под чувством присутствия. Оно появляется, когда внимание удерживается внутри тела уже без усилий, а канал расширился настолько, что появляется возможность наблюдать себя со стороны. Действительность оживает, из подсознания всплывают яркие детские ощущения, знакомые места начинают видеться так, словно ты приехал в родной город туристом. Восприятие проясняется, будто по сильно запыленному стеклу проводят губкой – то там, то тут. В общем, я ходил и удивлялся.
Новая неожиданность обнаружилась, когда появилось ощущение, что с осознанностью все идет как по маслу. И все-таки что-то было не так. Оказалось, что канал внимания расширился настолько, что мне с легкостью удавалось удерживать внимание в теле, а тем временем я со спокойной совестью отождествлялся с действием и мыслями. В таком состоянии уже не было возможности оставаться свидетелем собственных реакций, и, соответственно, исчезала возможность "идти вглубь". Такая практика лишалась смысла.
Работать с разотождествлением опять пришлось поначалу на прогулках: в повседневной жизни достигать нужного состояния было гораздо сложнее. В парке же можно было отчетливо наблюдать весь процесс: стоило мне переключиться на какой-нибудь другой вид деятельности – скажем, сделать снимок на телефон или бросить хлеб уткам – и тут же происходило отождествление с действием, и ощущение присутствия словно сдувало ветром.
Спустя пару месяцев я научился кормить уток. Так что теперь, когда вдруг заходила речь о том, чем я занимаюсь, я не без гордости отчитывался о своем последнем достижении. Это сходило за шутку, но любые объяснения были по большей части бесполезны.
И все-таки оказалось, что можно выйти на еще более глубокий уровень осознанности. Это состояние, наверное, можно описать как "присутствие в моменте". Достичь его помогла практика слушания, в результате которой прогулки приобрели черты тотальной практики. Некоторое время уходило на то, чтобы в достаточной степени вывести внимание из ума в канал слуха, а потом, наблюдая как бы из той огромной сферы, в которую переносил тебя мир звуков, можно было уже перенаправлять остатки внимания, которые продолжал стягивать на себя ум, в ощущения тела и энергий.
В итоге достигается полное погружение в практику, и время перестает ощущаться привычным образом. Оно течет на месте, оценки длительности не происходит, остается только "здесь и сейчас". Внимание реагирует на все внешние раздражители примерно одинаковым образом, ум фиксирует любые изменения, не задерживаясь ни на чем. Любой новый звук, любая перемена в ощущении энергий, любая мысль имеют приблизительно равный статус, и, соответственно, ничего не проходит незамеченным: вниманием охватывается всё и сразу. Становятся слышны звуки, которые прежде не слышались, взгляд подмечает то, что от него ускользало, всплывают забытые воспоминания, различаются более тонкие энергии… А главное, что в таком состоянии удается чуть глубже продвинуться внутрь за счет высвободившейся части внимания. По сути, только эта часть внимания, оставаясь неотождествленной, имеет возможность по-настоящему наблюдать.
В этой практике я получил замечательный ключ в работе над эго: любое желание выглядеть вскрывало программу определенной субличности. На фоне непрерывного пребывания в моменте это проступало особенно отчетливо. К примеру, на какое-то мгновение пришла мысль о предстоящем дне рождения, и я понимал, что заранее репетирую роль – как мне следует себя вести, что говорить. Отвел глаза перед прохожим – сработал комплекс неполноценности: я хотел бы выглядеть лучше…
Как правило, переход в "глубокую осознанность" сопровождается у меня приходом энергии через седьмой центр. Возможно, напряжение в уме просто не позволяет принять поток, и как только дверь открывалась, он начинает поступать внутрь. Часто во время таких прогулок приходят сильные импульсы.
Удерживать такое предельное состояние поначалу удавалось недолго. Я стал пробовать ключи: "здесь и сейчас", "где мое внимание?", "пустотность"… Ключи помогали, но – на весьма непродолжительное время, пока я не наткнулся на мастер-ключ в виде четвертой заповеди. Памятование о Боге или краткая молитва, обращенная к Богу волшебным образом отрезáли все лишнее. Рядом с Богом все вещи, на которые обычно скатывается ум, перестают быть значимыми: слишком несопоставимы масштабы. Когда ум начинает возващаться к привычной суете, это означает, что реальность Бога уступает место идее Бога, и меня опять затягивает в сон. Пока этот будильник работает исправно.
Взгляд на Бога в таком состоянии осознанности вначале вызывал страх. Попытки разобраться привели к пониманию, что этот страх связан с выходом на собственную обусловленность. После этого образ страшного Бога, говорящего с Моисеем с горы Синай, сменился ощущением реальности нашей связи с Творцом – той связи, которая не исчезает ни на секунду и ощущается нами как энергия. Идрис Шах в книге "Суфизм" приводит замечательный образ Руми:
Человека с завязанными глазами, никогда прежде не видевшего воды, опускают в воду и он чувствует ее. Когда повязку снимают, он узнает, что это такое. До того, как это произойдет, он будет знать о воде только по воздействию, которое она производит. (Руми. "Фихи ма фихи")
Это притча о Боге. Разумеется, я говорю не о снятии повязки. Но, получив одну лишь возможность чувствовать воду, начинаешь понимать, какая пропасть тебя отделяет от того состояния, когда недоступно было даже это.
*
Практика осознанных прогулок фактически перешла для меня в разряд основных: она дает правильное ощущение, которое потом служит эталоном на остаток дня. Стоит пропустить ее несколько дней подряд, как осознанность начинает проседать. Я продолжаю кормить уток, добиваясь теперь непрерывности и глубины состояния Свидетеля. Задача усложнилось, и заниматься ею стало гораздо интереснее. Уток это устраивает – правда, приходится покупать больше хлеба.