Без долгих предисловий и лишних умопостроений предложим на суд нашего взыскательного читателя одну историю, основанную на вполне себе реальных событиях. Очень хотелось бы надеяться, что она принесет кому-нибудь хоть какую-то пользу. Возможно даже и самому автору.

 

В давние времена, задолго до появления общепринятой концепции мироздания, жил в одной большой и богатой стране молодой человек, звали которого Игнатом (что с местного наречия на наш язык можно примерно перевести как «Огненный»). Страна эта хоть и была большая и богатая, но большинство людей в ней постоянно страдали от бедности, а те немногие, кто не имели материальных проблем, страдали зачастую по иным причинам.

Родился Игнат в очень бедной семье. Настолько бедной, что в иной день и куска хлеба у них на столе не было. В такие дни отправлялся он то к одной, то другой из двух своих бабушек, которые жили неподалеку и могли хоть чем-то да накормить. 

Игнат рос болезненным и хилым мальчиком. Старший его брат (а разница между ними была почти 10 лет) не чурался его обижать, постоянно показывая, кто тут самый сильный, хитрый и умный, а кто «самый слабый» (надолго запечатлелись эти слова в игнатовой памяти). Родители их, хоть и жили всегда вместе, но ссорились и ругались так часто и яростно, что Игнат в такие моменты забивался в угол, иначе могло достаться и ему. Тогда бывало особенно обидно, поскольку он отчего-то верил, что человека можно ругать или бить, только если тот действительно что-то плохое сделал. 

Отец семейства был мужик неплохой и даже непьющий. В раннем детстве Игнат его очень любил и уважал, и было между ними доброе взаимопонимание. Но как пошел младший сын в школу, что-то в отце поменялось. За плохие оценки получал от него Игнат порой болезненную оплеуху. А один раз пригрозил отец его в школу для умственно отсталых отправить, чем напугал весьма основательно. Мать его, надо сказать, тоже была дама не без странностей. Иной раз, когда Игнат хотел к ней приласкаться, она грубо его отталкивала, чем повергала в невыразимую печаль и угнетенность. Так постепенно и нарастало в его незрелом уме глубокое противоречие: вроде, намеренно он никому ничего плохого не делал, но отчего-то ему казалось (а может, и в самом деле было), что все вокруг его не любят. Значит что же, неужели он изначально такой плохой? 

Поскольку разубедить его в этом было некому, повадился Игнат совершать и вправду нехорошее. Подворовывал у бабушки деньги из коробки, которую она хранила в платяном шкафу. А иногда и у родителей. Много не брал, чтобы заметно не было. Да разве тут в количестве дело? Просто из опыта ему давно ясно было: сколько не проси у родителей, те быстро объяснят, что нечего ерунду всякую хотеть. И рассудил Игнат примерно так: «Раз они меня не любят, то должна же быть положена мне за это хоть какая-то компенсация. А от них все равно сильно не убудет». Главное здесь было не переборщить, дабы не постигло возмездие.

Так и повелось у него «плохое» «хорошим» компенсировать. То, бывало, соврет что-нибудь друзьям о себе (в лучшую, понятно, сторону), то страницу из дневника вырвет, то оценку в школьном журнале исправит. Были и другие способы. Но до серьезного хулиганства у него не доходило, ибо для этого нужна известная степень дерзости и бесстрашия, коих у Игната отродясь не водилось. И когда влюблялся он страстно и нежно в одну из своих одноклассниц, то страдал молча, поскольку казалось ему (а может, и в самом деле так было), что все чистое и светлое, что есть в душе, нужно прятать поглубже, иначе те, кто посмелее, посильнее да понаглее никогда ему этой слабости не простят. Да и сами одноклассницы тоже. В их вероломстве он также имел случай убедиться.

В общем, к моменту совершеннолетия понял Игнат основательно, что жизнь для него легкой прогулкой не будет. Не без упорного труда и толики везения удалось ему поступить со второго раза в одно столичное учебное заведение по ремесленной части. Закончив то заведение с отличием, хоть и без особо глубоких знаний на выходе, вступил он во взрослую жизнь.

Избавим читателя от утомительного описания скитаний нашего героя по столичным наземным и подземным коридорам и тупикам. Совался он со своим дипломом, то в одну контору, то в другую, перебиваясь кое-как на остающиеся от съемных углов крохи, пока не попал спустя несколько лет в услужение к одному зажиточному купцу. Там и обосновался всерьез и надолго. Работать приходилось много, но и платил купец щедро. И вскоре обзавелся Игнат своим домом. Хоть совсем маленьким, но все же своим. У многих в той стране и того не было. 

К тридцати трем годам странное положение в его жизни сложилось. Вроде, всего в достатке было. Многое Игнат к этому моменту успел в жизни попробовать. И в горы поднимался и по морю на утлой лодке с парусом путешествовал (то-то страху натерпелся, едва не потонули они). Кулачному бою учился. Но недолго. Быстро уткнулся в свои пределы. Скорее сказать, не уткнулся, а показали. Даже ходил одно время к каким-то мошенникам, которые за десять золотых обещали научить любого доходягу баб кадрить. С этим делом у него особая сложность была (преодолевалась она только редкими походами к гулящим за деньги девкам, да частым рукоблудием).  Попробовал Игнат хитроумным советам тех мошенников следовать, да таких от баб отворот-поворотов хлебнул, что лучше, право, было и не пробовать. Хоть была среди полсотни провальных и пара успешных заходов, Игнату они казались (а может, и в самом деле так было) скорее случайными. В общем, несмотря на достаток, признаков счастья на горизонте не маячило.

Давненько он задумывался, отчего так его жизнь складывается невнятно? Но ответа не находил. Вернее, находил, да всё такие, что никак его не устраивали своей тупой и жестокой однозначностью. В какой-то момент решил он, что раз в мире нормального ответа не находится, то, может, за его пределами надо поискать?

Хоть и был Игнат еще в раннем детстве познакомлен своей бабушкой (той самой, у которой потом деньги тырил) с единственной дозволенной в тех краях и в то время духовной традицией, в Бога все равно особо не верил. Родители потому что не верили. Да и не только поэтому. Слишком уж много сомнительного там про Бога рассказывали. Только жития некоторых святых вызывали уважение. Веяло от них какой-то тихой, спокойной, величавой и доброй силой. Совсем не такой, как от силачей или кулачных бойцов на ярмарке. А силы Игнату ой как хотелось. Хоть какой, но только доброй. Потому что внутри он себя все-таки хорошим ощущал. Но слабым.

Стал он тогда разные книги духовные просеивать, да крупицы Истины в них искать. Особенно по душе пришлась ему одна иноземная восточная духовная традиция. Почему? Да потому что Бог там был Единый и Единственный (без всяких сомнительных сотоварищей), а святые – такие чудотворцы и провидцы, что Игнат моментально проникся и решил в эту традицию вступить.

Вступил, да не сдюжил. Уж больно правила там строги были, а веры не хватало. Погоревал Игнат, да принялся дальше искать. Где-то в самой своей глубине сомневался он, что можно исполнением всяких правил Бога обольстить. «Бог же должен видеть, какой я внутри на самом деле», - думал Игнат. Слышал он как-то от кого-то (а может, читал где) про безусловную Любовь. И только Такой ему всегда и хотелось. Не той, что заслужить можно (здесь у него шансов - ноль без палки, потому как все равно кто-нибудь получше него найдется). А Незаслуженной! Такой, что…! В этом месте Игнат почти всегда начинал плакать. 

Идея о великой халяве – штука страшно сильная. Поди, избавься от неё. И заменить вроде не на что (других идей Игнат и знать не хотел), а без неё – какая, спрашивается, мотивация в поиске Истины? Пребывая в таком вот душевном настрое, набрел Игнат на книги одного местного мудреца, о коем не слыхал ранее. Каким-то уравновешенным и адекватным показался ему сей мудрец в своих текстах. Пафосу излишнего не нагонял, обещаний не раздавал направо и налево. Но призывал ежедневно трудиться, правда, тоже адекватно, без фанатизма. А главное – жил рядом, не за тыщу верст.

И решил тогда Игнат к тому мудрецу в ученики поступить. Уж больно устал от всех этих метаний из ниоткуда в никуда. Правда, что значит быть учеником, представлял он весьма смутно. Так-то вроде оно всё просто: мудрец говорит – ты делаешь. Будешь правильно делать – найдешь, что (а лучше сказать - Кого) ищешь. Рано или поздно. И стал Игнат на занятия ходить (мудрец группу парней тогда обучал, всего семь человек вместе с Игнатом), да дома упражнения делать. Рьяно взялся Игнат за упражнения, да скоро выдохся. Никак не удавалось ему те ощущения испытать, о которых мудрец сказывал. Временами что-то такое проскакивало, похожее. Может это ему казалось (а может, и в самом деле так было). Поди, разбери.

Шли годы, группа менялась. В прямом смысле то есть. Кто-то уходил, кто-то оставался, кто-то приходил вновь. Сам Игнат несколько раз уйти подумывал. Такое бессилие и отчаяние ощущал. Но в последний момент передумывал. Вспоминал одного классического былинного героя и понимал, что ему тоже в сущности «некуда больше идти». А идти надо было внутрь. Но там была как будто неприступная стена. Или что-то вроде того. Мудрец терпеливо объяснял Игнату, что тот слишком «закрыт» и поэтому не может воспринять, то, что необходимо. Тому же зачастую казалось, что он куда более открыт, чем многие его товарищи по группе, но… Казаться, не значит Быть. В конце концов, товарищи эти к тому времени продвинулись на Пути куда дальше Игната.

 

Практика – критерий Истины. Так, кажется, сказал какой-то популярный западный философ. А Путь к Ней – смена состояний. Мудрец часто говорил группе: «не привязывайтесь к своим состояниям», будь то успех, уныние или даже спокойствие. Ибо рано или поздно любое состояние изменится. И еще он говорил: «Не забывай, с кем имеешь дело». А стало быть, насколько можно верить своему уму, когда он говорит: «уйди», или: «останься»? И что это такое – быть учеником? Быть, а не казаться. Здесь мы предоставим пытливому читателю самому ответить себе на этот вопрос. 

 

«А что же Игнат?» - возможно спросит тот же любознательный читатель. Ответим уклончиво. На момент написания этих строк он всё еще был в Пути. И, как знать, может статься, что история эта получит свое продолжение, когда наступит подходящее время. И когда будет на это Воля Того, у Кого нет сотоварищей.