Для меня самым насущным вопросом сейчас является следующий: насколько больно отказываться от Самосовершенствования (и комфорта) ради Им и Емусовершенствования (и служения).

Поясню. На Пути в какой-то момент наступает развилка, когда нужно выбирать – двигаться дальше к Нему, круто в гору, решительно и прямо, или продолжить выписывать сложные пируэты, кружась вокруг своей оси, делая при этом полуприставные шажки, то продвигаясь, то отступая в нелепом танце, и вроде как потихоньку все-таки двигаясь вперед. В чем эта развилка заключается?

До определенного момента можно совмещать идею САМОсовершенствования, накопления хорошего, избавления от вредного, то есть идею расширения и утончения зоны комфорта, и – идею бескорыстного и самоотверженного служения Богу и Истине, которое будет где-то впереди, тогда, когда будешь к этому готов. Иными словами какое-то время можно приближаться к Господу на своих условиях, сохраняя свои эго-приоритеты, как бы приоткрываясь к Нему местами. То спинку подставить ему, его Свету, то промежность, а то и часть мозга. А что-то, особенно интимное, дорогое, больное – надежно скрывая в темноте своей бессознательности.

Однако постепенно все больше копится недовольство эффективностью, результативностью упражнений. С какого-то момента понимаешь, что не получается по-настоящему тотально, беззаветно вкладываться – в зикр, в молитву, в созерцание, в выражение. Так работает бессознательное сопротивление. Но оно не чувствуется, ум его не фиксирует, наоборот, он его скрывает, но исправно включает, когда включается противоречие между целями, идеями, ценностями. Хочется и рыбку съесть, и в ложку сесть, можно долго подбуксовывать, но рано или поздно коса находит на камень. И нужна переоценка ценностей, некий выбор и новая формулировка цели, чтобы она увиделась такой, ради которой ты уже точно примешь решение идти на серьезные внутренние жертвы, то есть принесешь одни драгоценные цели и идеи в жертву другим, более важным.

То есть нужно добровольно перешагнуть через страх, отбросить что-то реально ценное, осязаемое, что копил всю жизнь, что греет тебя – ради чего-то, чего не знаешь, еще не имеешь, чего боишься. Сзади тебя подпирает необходимость, толкает дальше к краю нужда, ничего в этом мире для тебя уже не может сравниться с тем, к чему ты приближаешься. А страх отталкивает от края в теплую, сбалансированную повседневность. И вместе они накачивают напряжение, ум мечется, не хочет отпускать поводья, пытается спасти от безумного прыжка в неведомую бездну, нашептывает умные вещи, очень умные и хитрые. Между страхом и надеждой, кнутом и пряником.

И вот я задаю себе простые, прямые вопросы. Чего ты на самом деле хочешь? От чего ты уже до смерти устал? Чего ты так боишься потерять? Чего стоят твои страхи и чем разрешится тоска? Насколько глубоко ты копнешь, задавая себе вопрос под взглядом Господа? И Кто и Что Он для тебя? И да, вытаскивать с корнем блокирующие страхи и желания, выбрасывать из кошелька Эго ценности больно, как дергать по одному свои золотые волосы, некогда нежно любимые. Так ради какой именно реальной, живой для тебя цели ты готов переносить эту боль? Кто или что может тут помочь? Или какой осознанный страх погонит тебя через неё? И где край и вершина этой боли, после которой будет видно то, к чему ты стремишься, ради чего терпишь, после чего дороги назад уже не будет и начнется совершенно новый этап Пути…

* * *

Постепенно проясняется защитный эмоциональный механизм бессознательного сопротивления – страх потерять себя, утратить контроль. Но есть еще более конкретный страх в этих рамках – страх позора, стыд своей возможной негодности, восходящий к давно скомпенсированному, казалось бы, комплексу неполноценности. Когда-то я был очень стыдливым, стеснительным мальчиком, и такие вещи глубоко сидят и блокируют тонкие вещи, пока с ними не разберешься, и извлечь их на свет не просто. Стыд – это отрицание себя и страх, с ним связанный, блокирует радость от жизни, закрывает саму возможность полноценно жить и чувствовать. Наше состояние искажения – это состояние закрытости от Господа, которое позволяет нам о нем забыть и дальше жить по-своему. Потому что нельзя жить так, как мы живем, помня, что ОН видит все, что ОН НАС ВИДИТ!

И вот появляется цель – набраться смелости и ОТКРЫТЬСЯ ГОСПОДУ. Довериться ему. Суметь принять энергии света, себя и мир, как они есть, с осознанием необходимости, с обязательством – меняться к тому, каким не стыдно быть перед лицом Его. Чем не духовная ЦЕЛЬ? Это моя попытка создать условия, чтобы пойти по Пути прямо вперед, к Нему.

«Открыться Господу»… А ведь это – метафора полной осознанности. Состояние осознанности – это состояние открытого сознания, прямого внимания свыше, открытости его Источнику, принятие его внимания и пропускание его дальше в мир, сквозь себя почти без искажения. А бессознательность – это попытка от него отвернуться, отключиться, уснуть, спрятаться в забвении, в автоматизме, в полном погружении в дела, мысли, страсти, достижения, в отождествление с частностями, это черная дыра, не выпускающая свет, искажающая его донельзя своим чудовищным притяжением к центру – Эго.

Созерцая – свидетельствуем Богу. Осознавая – смотрим на все по-Божьему, спокойно, без волнения эмоций и мыслей, без ряби субъективности. Без жадности. Без Себя. Осознание священно, ибо это и есть возвращение к Нему, открытость перед Ним. Он так смотрит через нас.

Закрытый ум все время выбирает, что он хочет видеть, а что – нет, он источник шизофрении человеческого мира. Открытый ум свободен от предубеждений и автоматизмов, от желания мочь, он не стоит на пути взгляда Господа, он прозрачен, он его проводит вперед, сопровождая позади, помогая Сознанию оперировать смыслами, заложенными в языке. И вроде известно было, что ум в ходе Работы над собой доставляет наибольшие проблемы и трансформируется, в итоге, больше всех. А осознание – тот единственный способ, которым ум открывается. Но отождествление с умом оказалось слишком сильным, чтобы всерьез начать заниматься именно им. И ум больше всего избегал именно осознания, очищения, открытия самого себя – ума.

Осознавая себя – мы впускаем в себя Господа. Осознавая окружающее – мы проводим в него через внимание Божественный Свет Сознания. Мы открываем закрывшееся, соединяем разъединенное, возвращаемся к источнику. И да – я очень хочу ОТКРЫТЬСЯ ГОСПОДУ, ОСОЗНАТЬ СЕБЯ. Хотя это, и правда, довольно больно и весьма трудно. А там – посмотрим…

* * *

Посмотрел… Прошло полгода, прежде чем я, просматривая старые скрижали своих интеллектуальных выделений, вспомнил о существовании «насущного вопроса» и «насущной цели», которая оказалась надуманной. Я снова оказался у тех же ворот, с тем же вопрошанием, с тем же «дежавю». Так насколько больно отказаться от себя? Достаточно, чтобы страх этой боли вытеснил из ума осознание ситуации и снова погрузил в привычный сон обыденности. Весь мой Путь и правда описывается этими топтаниями на месте, «странным танцем» – шаг вперед – два шага назад. Но Мастер с этим сделать кое-что может. Именно после мощнейшего воздействия, созданного Мастером на семинаре, возникла ситуация возвращения к «вратам», возвращения необходимости осознания тупика. Буквально сразу после передачи Мастера я и полез копаться в своих записях и наткнулся на этот свой забытый «насущный вопрос».

Кроме этого за прошедшие полгода ответом стало знакомство с новой книгой Мастера, в которой впервые был поставлен ребром вопрос о разнице между желанием и стремлением. В своем умственном желании «открыться Господу» я сейчас вижу и жажду подтверждения своей избранности, и желание угодить Мастеру, вписаться в требования Школы, остаться в строю с друзьями на Пути, наконец, попытку переложить тяжесть ответственности за себя на Бога. С такими желаниями невозможно преодолеть страх потери себя. Более того, за всеми этим желаниями стоит все тот же страх и стыд: борьба с самоотрицанием и комплексом неполноценности, жажда признания, принятия другими, страх ошибки. Страх правит бал в моей судьбе, об этом не раз говорил мне Мастер, но осознать это во всей полноте оказалось трудным делом.

Я вижу этот свой страх на пороге сдачи: вот я в щекотливом ужасе толкаюсь на лыжах с горы и не выдержав скорости падаю на попу, торможу ей, кувыркаюсь в снегу, больно и стыдно, ломается не только лыжа, ломается гордость и самооценка, закрепляется негативный опыт. Вот я визжу от страха и боли: «Не надо, папа! Не надо!!», – когда меня порют как сидорову козу. И мама за стеной все слышит и плачет, «надо, сынок, раз виноват». И стыд намертво вгрызается под кожу вместе с карающим ремнем. И я до сих пор сижу на этой поротой заднице, в теплом, добром, любимом доме выстроенной мной семьи, где меня уже никто не выпорет, зато я, если приспичит, – в праве, и ради чего мне бросаться вниз, в головокружительную бездну забытой боли? Уж не из-за тонкого страха остаться никем или ради благо-гордого желания открытости Богу. Таким жалким клином сильный страх боли и страх страха не выбить.

Мое желание открыться Богу оказалось не только ключом, но и замком от этих ворот. А страх – его оборотной стороной. Наверное, если стучать достаточно громко и достаточно долго, то открылось бы мне, точнее – в меня. Но не было у меня такого страстного стремления к Богу, зато было страстное избегание страха. Именно к страху я был повернут потупленным лицом, а к Богу – задом. Отталкивался, чтобы двигаться. И, как говорится, допятился. А может ли вообще страх и стыд быть достаточным мотивом, чтобы достичь? Достаточным мотивом может быть только любовь. Притяжение. Стремление. Готов ли я сейчас повернуться к Нему лицом? Открыться сердцем? Принять и простить, и себя, и Его, и весь это мир? Возгорится ли по настоящему огонь стремления, чтобы отважиться сжечь в свете осознанности все мои страхи и защиты от них?

* * *

Для меня огонь стремления долго оставался красивым образом из книги, прочитанной через призму своих заблуждений. Для человека, зацикленного на страхе, привычка держать внимание вовне, откуда приходят угрозы, становится доминирующей. Поэтому огонь стремления автоматически тоже помещался вовне. Более того, осознанность также воспринималась как лучшее видение прежде всего происходящего вокруг, происходящего не в тебе, а с тобой, как инструмент страха и контроля, а не как нечто противоположное им. И даже присутствие в том, что ты делаешь, так же извращенно и инстинктивно воспринималось как погружение в это – «с головой», полностью, до самозабвенья, как в детскую игру, в захватывающий фильм или безумный секс, без разделения на наблюдателя и наблюдаемое. Как средство уйти от изнуряющего контроля боязливого ума, отдохнуть от его опасок и наблюдений. В таком понимании присутствие становится полным отождествлением с действием, а не разотождествлением, то есть все и тут прямо противоположно рекомендациям Мастера.

Даже принятие оказалось перевернутым – принятие воспринималось прежде всего как примирение с угрожающим и неприятным, как переосмысление его оценки, позволяющее не напрягаться лишний раз от страха и тревоги. В итоге вместо отчаянной открытости и принятия в себя отвергаемого, и в себе – отрицаемого, вместо единения в действии, получается просто некое умиротворение представлений, новая установка ума и подавление проявления страхов, разрушающих картинку такого умственного принятия. Получается успокоение в бездействии, в бессмысленном сидении на попе. Вместо разрушения предубеждений – новое предубеждение «о принятии». Чем оно отличается от «принятия» своих косяков и слабостей через сакраментальное «ну такой уж я человек»? Состояние принятия не возникает как результат желания принятия, так возникает только подавление неприятия, выдавливание идеи неприятия из ума. Настоящее принятие приходит, когда уходят желания. В том числе желание этого принятия. Не ты сам меняешь себя, а тебя меняет то, что приходит на место желаний, заполняя и успокаивая ум, а именно – прямое восприятие того, как взаимообусловлено устроен мир и как встать над этой всеобщей обусловленностью.

Тогда внимание начинает проваливаться внутрь, в ту пустоту, о которой говорят буддисты. Осознанность углубляется внутрь колодцем, на дне которого другое единство присутствия, не с твоим действием, а с твоим источником. И обнимает все твое внутреннее и внешнее, поднимаясь над границей между ними. Внешний, жаркий огонь страсти, желания – ничто перед внутренним, сжигающе ледяным огнем единства, втягивающем, пожирающим твое внимание притягивающей бездной, за границей которой, на той стороне – только ровный, белый, чистый, спокойный, принимающий свет гармонии и единства с Господом, бытием, собой. Принять такое стремление, такой огонь изнутри, возможно, и означает – открыться Господу.