Бывают мистики-учёные, и бывают мистики-поэты. Поэты зажигают сердца людей, говоря о божественной любви так, что каждому хочется хоть раз испытать столь же возвышенное чувство. Мистики-учёные выявляют законы внутренней трансформации человека и правила взаимодействия с высшими планами Бытия. Одни превращают мистицизм в поэзию, другие в науку, и хотя это деление до некоторой степени условное, Идрис Шах, безусловно, является ярчайшим и стопроцентным учёным-мистиком. Причём учёный частенько берёт верх, и мистическое тогда становится почти рациональным и очень сухим.
Понятно, что Идрис Шах был человеком миссии, чего он, собственно, и не скрывал. Он считал, что в ближайшем будущем на Ближнем Востоке и в Средней Азии – где традиционно находились основные центры суфийской работы – условия изменятся настолько, что никакая реальная работа станет невозможна. Учитывая, что ближайшее будущее Идриса Шаха есть наше настоящее, то глядя на то, что происходит сейчас в Афганистане, Ираке, Иране и прочих странах, в которых когда-то процветали суфийские центры, трудно не согласиться с этим его видением.
Шах считал, что сохранение суфийского знания важнее условностей, которыми оно обросло в исламской традиции, и потому он постарался максимально оторвать его от Ислама. За это он был проклят ортодоксами суфизма, и именно поэтому они никогда его не примут. Тем не менее Шах вполне убедительно показал, что суфизм может существовать как отдельная ветвь человеческого знания, без постоянных ссылок на Коран и Пророка. Не обошлось, однако, без некоторых следствий.
Не вызывает никаких нареканий утверждение, что суфизм существует ровно с момента возникновения человечества, и что он является сердцем любой религии. Более того, я тоже считаю, что методы обнаружения и проявления связи с Богом, доступные для любого человека, существовали всегда, с момента возникновения человечества. Поскольку суфизм владеет именно этим знанием, и каждая истинная религия несёт в себе это же знание, то слова Идриса Шаха вполне правдивы. Вопрос в том, можно ли называть это суфизмом. Нужно ли пытаться сделать его универсальным мистическим течением? Думаю, что это невозможно. Тем более что сам Идрис Шах пользовался исключительно теми материалами, которые были созданы суфиями, работавшими под сенью Ислама. Других-то суфиев просто-напросто нет. А если и есть мистики в других религиях, которые имеют опыт близкий или аналогичный опыту суфиев, то они называются иначе, и, как правило, имеют собственные пути достижения Истины и несколько иные практики, способствующие этому.
При этом нельзя отрицать, что сам суфизм, обогативший Ислам разнообразным мистическим опытом и давший ему множество великих святых, уже несколько перерос его узкие конфессиональные рамки. И в этом смысле нельзя недооценивать революционный шаг Идриса Шаха, который попытался вывести суфийское знание за рамки довольно жёстких ограничений традиционной религии. Нет сомнений, что распространение суфийского знания за пределы исключительно мусульманского лагеря есть дело весьма полезное, и полезное, в первую очередь, для самой суфийской работы; но трудности, возникающие при данном переносе, вполне очевидны. Суфии и до этого выходили за рамки ограничений, налагаемых каноном, – кто-то кружился под музыку, кто-то воспевал вино и даже употреблял его в целях достижения изменённых, возвышенных состояний… Запредельное плохо умещается в рамки предписаний, сколь хорошими они бы не были.
Идрис Шах принял на себя роль популяризатора суфийского знания в западном мире. Вне всякого сомнения, он добился той цели, которую ставил перед собой. Его приняли в научном сообществе Запада, и его адаптации суфийских учебных материалов стали весьма популярными как среди интеллектуалов, так и среди всех, кто интересуется духовным поиском. Но без потерь не обошлось.
При отрыве суфизма от Ислама первым потерялся Бог. Это и не мудрено – стремление сохранить одно лишь знание, и знание чистое, почти дистиллированное, приводит к разговорам об Истине, но исключает Бога как возможного источника непредсказуемых перемен. Бог для учёного становится той неизвестной величиной, которая вносит хаос в стройную систему его рассуждений. Доказывая западным учёным истинность суфийского знания, Шах попал в ловушку атеистических убеждений тех, с кем спорил, и суфизм в его изложении превратился в суровую школу для сверхлюдей. Такова логика борьбы – чтобы победить ты должен стать таким же, как твой соперник, и даже лучше его. Так Шах продолжает говорить об Истине, но совершенно забывает Всевышнего.
Такой подход несовершенен, потому что большинство базисных суфийских практик подразумевают обращение к Богу, а их Идрис Шах не отменял. Надо сказать, что он не был Мастером, о чём и сам не раз писал, а потому ничего не смог предложить взамен классических суфийских мистических практик. В этом месте и возник главный разрыв между тем, чему он учил, и тем, через что должны были пройти его ученики, – упражнения оставались завязанными на мусульманскую веру, и не было дано ничего другого.
Идрис Шах гениален в обнажении человеческого эго. В то же время он всё время противопоставляет внутреннее состояние суфия (читай: совершенного человека) и состояние человека обычного. В силу условий борьбы, в которой он находился, это противопоставление беспощадно. Суфии описываются полубогами или, на худой конец, инопланетянами, а обычные люди выглядят жуткими ничтожествами. Наверное, ситуация, в которой находился Идрис Шах, требовала именно такого изложения, но перехлёст в данной подаче, как хотите, присутствует. Из-за него довольно трудно читать книги Шаха подряд – ощущение, что ты ничтожество, которому закрыты все пути, возникает довольно быстро, и чтобы и дальше в этом убеждаться, продолжая чтение, требуется некоторое напряжение воли. Не думаю, что Идрис Шах специально стремился к данному эффекту, скорее он был побочным от общей тогдашней ситуации борьбы восточного ума с западным. Думаю, что в той борьбе никто не победил. И не исключено, что все проиграли.
Два человека приложили усилия к тому, чтобы особый взгляд суфиев на мир и человеческий потенциал стали известны на Западе. Это Георгий Гурджиев и Идрис Шах. Их работа совершенно очевидным образом повлияла на западное общество. Известно, что существуют общества последователей Гурджиева, и суфийские группы, которые были созданы в Европе Омаром Шахом, родным братом Идриса. Их деятельность не принесла видимого внешнего эффекта; возможно, никакого внутреннего эффекта в ней нет тоже. Нередко люди собираются в группы только для того, чтобы не чувствовать себя одинокими.
Тем не менее отрицать необходимость того, что сделано Идрисом Шахом, было бы глупо и неправильно. Есть универсальное знание человеческой природы – это факт номер один. Оно лежит вне конфессий и идеологий – оно есть простое описание той реальности, которая скрыта от человека в силу его озабоченности и отождествлённости с разными иллюзиями и ложными идеями. Факт номер два – существует возможность избавления от иллюзий, и есть возможность раскрыть собственный потенциал, придя к реализации и скрытого, и неизвестного. Факт третий – мы можем прийти к постижению того, что трудно выразить, и открыть для себя те измерения Бытия, которые невозможно описать в рамках языка, который у нас есть. Мы можем вырасти. И, конечно, Ислам не является обязательным условием для того, чтобы это случилось. А Бог – является.
Мистицизм исследует уровни запредельного – того, что выходит за рамки обычного восприятия. Есть законы, следуя которым человек приходит к заранее определённому результату. Суфизм это наука, которая приводит тех, кто ей следует, к трансформации и познанию Истины. Идрис Шах сделал то, что должен был сделать. Остальное – в наших руках.