Георгий Иванович Гурджиев сделал всё для того, чтобы остаться загадкой для современников и потомков. Неизвестна точная дата его рождения, неизвестны его учителя, да и книга, написанная им о товарищах по поиску – «Встречи с замечательными людьми» – оставляет больше вопросов, чем даёт ответов. Отсутствие точной информации создаёт благодатную почву для домыслов, коими полна так называемая биография Г. Гурджиева. Тут тебе и связь со Сталиным, и представительство русской разведки в Тибете у Далай Ламы, и ещё что хочешь. Надо сказать, что Гурджиев сам поддерживал эту завесу секретности и тайны относительно источников своего знания; в любом случае он всегда предпочитал ссылаться на древние, никому не известные рукописи и закрытые, не менее древние, братства посвящённых.
Есть, однако, наблюдение, гласящее, что все закрытые человеческие системы быстро останавливаются в своём развитии и деградируют. Не думаю, что древние братства, ежели таковые существуют, смогли бы избежать действия данного закона. Возможно, древние братства состояли из сверхлюдей, Гурджиев и сам порой производил впечатление сверхчеловека, но можем ли мы с уверенностью утверждать, что он – при всех своих способностях – достиг своей цели в работе с людьми?
Задумавшись об этом, быстро понимаешь, что и цели его работы с людьми не совсем понятны. Сам он писал, что занимается с учениками только для того, чтобы продолжить свои исследования человеческой природы. При этом он весьма щедро распространял абсолютно новые для западных людей идеи, подкрепляя их впечатляющими практиками. То есть польза, вроде бы, была обоюдная. При этом широкая известность пришла к нему после смерти, благодаря книге отрёкшегося от него (но не от его идей) Успенского.
Луч Творения, эннеаграмма, закон октав и, конечно же, Четвёртый Путь – все эти идеи стали неотъемлемой частью современной мистической философии. Надо сказать, что в начале двадцатого века на Западе и о трёх первых путях имелось очень смутное представление. Так что публику шокировало не только заявление о возможности гармоничного развития, но и вообще большая часть заявлений, сделанных Гурджиевым. Однако если подойти к вопросу трезво, то выясняется, что практика осознанности и есть тот самый Четвёртый Путь, потому что осознание себя приводит к одновременной работе со всеми уровнями человеческого существа. Так что, если отстраниться от особенностей изложения, то Гурджиев учил пути осознанности. Почему он так усложнил и до некоторой степени запутал это обучение – вопрос открытый, и ответа на него, я думаю, мы уже не получим. Но факт остаётся фактом – учитывание действий инстинктивного, двигательного, сексуального и прочих центров, а также попытки различить, когда какой из них действует, дают эффект обратный желаемому, потому что искатель начинает бесконечно анализировать происходящее внутри, вместо того, чтобы просто смотреть на эти процессы, не вовлекая в них ум. Так осознание заменяется учитыванием и анализом ощущений в попытках отличить действие одного центра от другого. Примерно этим сейчас и занимается большинство последователей Гурджиева. Налицо эффект сороконожки, которая не может двигаться после того, как задумывается о том, как она это делает. Такой же эффект дали описания работы и взаимодействия центров – теперь человек, пытающийся понять «систему», должен думать о том, что же сейчас с ним происходит, вместо того, чтобы просто осознавать то, что есть. Чрезмерная детализация в описании процессов привела к невозможности исключения ума из восприятия текущих процессов.
Примерно то же самое можно сказать об эннеаграмме и законе октав. Придание универсального сверхзначения символу, состоящему из девяти треугольничков, привело к странным результатам, когда люди искусственно привязывают к этому символу трактовку разных процессов, происходящих в мире, или создают химер, вроде описания типов личности, привязанных к знаку эннеаграммы. Справедливости ради нужно сказать, что у буддистов есть мандалы, состоящие из гораздо большего количества треугольничков, но там работают с ними именно так, как и положено работать с символами, не пытаясь натянуть иллюзию высшего понимания на заранее приготовленный шаблон. Я бы сказал так – к тем нескольким способам работы с эннеаграммой, которые могут принести реальную пользу искателю, у современных последователей нет ключей.
С октавами та же проблема. Допустим, вы знаете и понимаете – на уровне ума – данный закон. Какую практическую пользу вам это даёт, если вы не способныощутить тот момент, когда энергия начинает нисходящее движение, чтобы добавить в октаву необходимый энергетический импульс? Если у вас нет должного уровня восприятия, то пользы от вашего знания для вас нет никакой. Оно мертво, и может служить только для укрепления эго, которое у всех последователей Гурджиева, как правило, весьма развито. И это неудивительно, ведь его образ почти сверхчеловека привлекает к себе тех, кто на Пути ищет в первую очередь силу.
Принеся людям много неожиданных идей, Гурджиев привлёк к себе интеллектуалов, которые старались всячески их интерпретировать и даже развивать, и поэтому учение приобрело черты мистической философии, отчего осознанность ушла на третий план, а на первый вышли бесконечные рассуждения. Гурджиев и сам, до некоторой степени, потакал такому развитию ситуации, донельзя усложняя свои обучающие тексты. Идея была в сверхусилии, которое должен был приложить ученик, чтобы осилить данное чтение и понять его, однако время показало, что если элемент осознанности действия не стоит на первом месте, то и сверхусилие может быть совершено абсолютно автоматически.
Так же механически могут совершаться (и совершаются) знаменитые Гурджиевские движения, питая эго их участников ощущением причастности кделанию и чувством некоторой особой избранности. Другими словами на Четвёртом Пути оказался утраченным главный его элемент – самовспоминание; его заменили размышления и разные формы учитывания собственных действий. За бесконечными рассуждениями потерялся и мистический элемент практики, который, впрочем, не был особенно выражен и при Гурджиеве, не считая, конечно, той передачи через пищу, которую он осуществлял во время своих знаменитых обедов. Но это – самая примитивная форма передачи благодати, хотя она чаще всего полностью соответствовала уровню развития участников действа.
В любом случае вопрос с источником того знания, которое принёс Гурджиев, остаётся открытым. Его надеялся найти Успенский, но не преуспел. При этом Идрис Шах, принесший на Запад некую очищенную форму суфийского знания, претендовал на то, что имеет отношение к тем людям, посланником которых являлся Гурджиев. Разобраться в этом практически невозможно, хотя нельзя не признать, что именно работа Гурджиева подготовила общество для того, чтобы послание Шаха было воспринято с интересом и попало на благодатную почву.
Как и большинство действительных мистиков Гурджиев был «неправильным» святым, не соответствовавшим обычным представлениям так называемых благонамеренных людей о том, какими должны быть святые. Возможно, именно поэтому он и сумел оставить такое впечатление о себе, что его образ по-прежнему притягивает людей. И виной тому не то количество загадок и непонятностей, которое он оставил после себя и которыми наполнил свои книги, – это притяжение возникает из силы его бытия. Гурджиев являл собойреализованную возможность, которая скрыта в каждом человеке. Именно эта полнота реализации и притягивала к нему тех людей, кто искал подобной реализации; она же притягивает искателей к его учению и образу и сейчас.
Тайна Гурджиева кроется не в источнике его знаний, а в нём самом, в том качестве бытия, которое он сумел развить. Опыт и переживание Истины являются источником знания любого мистика. Но если уж кому-то очень хочется понять, у кого же учился Гурджиев, то можно сказать, что таких людей было много, – на что, собственно, он и указывает в книге «Встречи с замечательными людьми». И при всём этом Гурджиев получил передачу знания как мистик-увайси в традиции Накшбанди, что и был вынужден скрывать, потому что объяснить это западным интеллектуалам практически невозможно. И сейчас, впрочем, ничего особенно не изменилось, поэтому мы будем продолжать верить, что он получил посвящение в древнем братстве Сармунг, которое, конечно же, в скрытом виде где-нибудь существует и сейчас.