В древности те, которые были способны к учёности, знали мельчайшие и тончайшие [вещи]. Но другим их глубина неведома. Поскольку она неведома, [я] произвольно даю [им] описание: они были робкими, как будто переходили зимой поток; они были нерешительными, как будто боялись своих соседей; они были важными, как гости; они были осторожными, как будто переходили по тающему льду; они были простыми подобно неотделанному дереву; они были необъятными подобно долине; они были непроницаемыми подобно мутной воде. Это были те, которые, соблюдая спокойствие, умели грязное сделать чистым. Это были те, которые своим умением сделать долговечное движение спокойным, содействовали жизни. Они соблюдали дао и не желали многого. Не желая многого, они ограничивались тем, что существует, и не создавали нового.
* * *
Говорят, что просветлённым свойственно хорошее чувство юмора, хотя пример Кришнамурти нас в этом не убеждает. Возможно, он был исключением из правила; в любом случае при чтении пятнадцатой главы возникает ощущение, будто Лао Цзы слегка посмеивается над читателями.
Обращение к древности обычно используется, чтобы показать правильный порядок вещей, который позже был искажён или вообще утрачен. По этой логике мудрецы древности должны быть суперсовершенными, но автор сначала заявляет, что описывает их произвольно, а потом рисует образы, мало совместимые с представлением обывателей о сверхлюдях.
Ну ладно, мудрецы древности знали мельчайшие и тончайшие вещи. Помня, что Лао Цзы называет дао мельчайшим, то и древние, получается, знали невидимое и следовали ему. Фраза «другим их глубина неведома» показывает, что их глубина, безусловно, известна автору текста, иначе следовало бы написать: но мне она неведома. Поэтому заявление о произвольном описании меньше чем иронией не назовёшь; а по зрелому размышлению она выглядит чистой насмешкой над теми, кому что ни пиши, всё равно понять не смогут.
Вот краткая характеристика древних мудрецов: они были робкими, нерешительными, важными, осторожными, простыми, необъятными и непроницаемыми. Качества, прямо скажем, не слишком выдающиеся, и у многих обывателей имеющиеся в избытке. Возжелать себе таких качеств никому не захочется, ведь эго ищет силы и влияния, а не какой-то там робости и нерешительности. Насмешка, вкупе с противопоставлением совершенных привычным образам героев, – налицо. Но я, как добросовестный комментатор, всё же попробую найти какие-нибудь возвышенные или хотя бы полезные смыслы в этой шутке.
Понятно, что названия качеств, вырванные из контекста, теряют конкретику смысла, к ним привязанного. Итак: они были робкими, словно переходили зимой поток. Другими словами, их робость возникала от понимания, что одно неверное движение может стоить им жизни. Переходить бурный поток зимой – занятие не из приятных, да и не из лёгких, наверное, тоже. Свалишься в него – и если даже сумеешь выбраться, то всё равно замёрзнешь насмерть. И раз уж мудрецы видели мельчайшие и тончайшие вещи, то понимали, с какой огромной силой они имеют дело. Отсюда и робость, и почтение к великой силе, создающей все вещи и их же уничтожающей.
Если ваши соседи – люди активные, то вам придётся хорошенько подумать перед любым действием, которое может нарушить их покой. А что такое нарушение покоя, как не утрата гармонии? Нерешительность мудрецов была связана с тем, что они взвешивали каждый свой шаг, внутренне согласуя его с равновесием дао и сиюминутной гармонией или дисгармонией Творения. И это, в общем, не нерешительность даже, а простое прислушивание к своим ощущениям; не размышление о последствиях, а использование возможностей своего восприятия. Но со стороны, конечно, такое может выглядеть как топтание на месте и оттягивание решения.
Мы не знаем, что там было с гостями во времена Лао Цзы и существовал ли какой-то особый этикет их поведения. Природа важности гостей – неясна, поэтому я бы обратил внимание на суть: мудрецы ведут себя как гости. В нашем мире – они в гостях, и потому ничего им не принадлежит, ничем они не обладают, и нет у них далеко идущих планов на жизнь в этом месте. Они побудут здесь и уйдут, не оставив следа; и ничто кроме, может быть, присущей гостям вежливости, их здесь не держит. Вот что имеет в виду Лао Цзы, говоря о древних мудрецах, и, конечно же, говоря о себе на их примере.
Осторожность древних имеет ту же природу, что робость и нерешительность, – тут добавить нечего.
Неотделанное дерево, с которым сравнивают простоту мудрецов, символизирует отсутствие у них эго. Создание и постепенное усложнение человеческой личности – и есть отделка дерева, а точнее, сущности человека. Они просты, потому что не кичливы, бесстрастны и не стремятся занять чьё-нибудь место.
Необъятность указывает нам на их внутренние пространства и связь с бесконечностью.
Непроницаемость – свойство мистиков, позволяющее им оставаться среди людей. Вы можете каждый день видеть мудреца и обсуждать с ним малозначительные темы, но ничего не знать про его необъятность, пределы восприятия и прочие непонятные способности и состояния. И я бы сказал так: чем выше уровень бытия мистика, тем выше его непроницаемость – просто в силу того, что приближение к дао сопровождается отдалением от мира и его вещей.
Когда Лао Цзы говорит об умении делать грязное чистым, вряд ли он имеет в виду стирку белья или уборку по дому; хотя и этим, конечно, можно заниматься, сохраняя спокойствие. Тем не менее более адекватным выглядит вариант с внутренней чистотой: очищением ума от привязанностей и зацикленностей, избавлением от подавленных энергий и тому подобных действий. Кроме того, обретая внутреннюю гармонию, древние мудрецы делали более спокойной жизнь окружающих людей. Бывают такие эффекты – когда один праведник своим присутствием спасает целое село от больших и малых напастей, призванных вовлечь местных жителей в страдания. Энергии мудреца так влияют на равновесие сил в данной местности, что в бессознательном страдании людей больше нет необходимости и какие-то события стираются из их Узоров, так и не случившись. Вот почему всегда полезно селиться неподалёку от мудреца, но вот где сейчас такого найти, не совсем понятно.
Далее Лао Цзы говорит об отсутствии желаний у древних, благодаря которому они не создавали нового. Спорить здесь не с чем – если нет желаний, то не возникнет необходимости делать новое. Ну разве что написать трактат о пользе избавления от желаний, а больше – ничего.